Вот адаптированная и перефразированная версия вашей истории в духе русского сюрреалистичного сна:
Меня зовут Вера Петровна. Шестьдесят с лишним, вдовья доля. Мой Геннадий Борисович упокоился год назад, и с тех пор я будто бы призрак в этом доме — не телом, но душой.
Дом — не просто брёвна да наличники. Мы с Геной складывали его по крупице. Каждое полено здесь помнит его мозолистые ладони, каждый угол шепчет наше прошлое. Он и баньку срубил сам, где мы парились по субботам, и скамейку под черёмухой, на которой ночами ворковали. Я занавески вышивала, он грядки копал. Прожили тут без малого сорок зим. Всё здесь пропахло им — его махоркой, его смехом, его житьём.
После Генкиной смерти живу одна. Тяжко, конечно. Порой тоска накатывает, как волга в половодье, особенно когда натыкаюсь на его валенки у порога. Но держусь. Выручают картошка да яблони, да сынок — мой Санёк, кровиночка. Наведывается часто, то сахар привезёт, то кран починит. А с ним — его Алёнка.
Алёна… Баба видная, да глаз калёный. Уже который год наш дом у неё на примете.
Как-то Саня приехал и бухнул с порога:
— Мам, Алёна беспокоится, что тебе одной тяжеловато. Может, переберёшься к нам в хрущёвку, а мы сюда? Тут же простор, да и внукам на воздухе полезней.
Я фыркнула:
— Небось, Алёнка тебя подговорила. Отвечаю сразу — ни ногой. Этот дом — не четырёх стены, Сань. Это вся наша жизнь. Если грядки в тягость — посажу меньше, справлюсь. А уезжать — нет, родной, ни за что.
Он головой кивнул, но поняла — не его это слова.
Прошло полгода. Думала, отвяжутся — ан нет. Опять сын на пороге:
— Мам, ну ты посуди. У нас две комнаты, а ребятня растёт. Тебе бы в квартире спокойнее — ни дров колоть, ни крышу латать…
Отложила тряпку, которой пыль вытирала, и сказала ровно:
— Решение моё — как каменная гора. В вашей клетушке я зачахну, как незапаянная банка. Пусть Алёна ищет иные пути. Я — ни шагу.
— Да вы же с отцом тоже у его родителей ютились. Тебе ж было невмоготу…
— Было, Санёк. Потому и не лезу. Хотите — переезжайте сюда. Только вот Алёнка-то со мной в одной избе жить согласится?
Он потупился. Ответа я и не ждала.
— Вот и разговор окончен. Вместе — не хотите. А меня из моего гнезда — и не смейте.
С той поры сын тему не поднимал. Знаю — уважает, и ладно.
Теперь всё по-старому. Саня помогает, внуки летом у меня — по огороду носятся, в вишнях прячутся. Алёнка заглядывает — вроде не злится, улыбается. Но вижу — мечта-то не умерла. Дом ей снится по ночам.
Только не её он. Этот дом — мой. Последнее, что осталось от человека, с которым прошла огонь да воду. Не отдам. Хоть гвоздями прибейте. А что дальше будет — поглядим. Жизнь ещё рассудит, кто прав…
