**Тени второго этажа**
Сегодня я спустилась во двор с чемоданом, и всё вокруг стало чужим — даже облупившаяся скамейка у подъезда, на которой провела столько лет. Сидела здесь, провожая Ларису в школу, вышивая салфетки для соседок, следя, как снежинки кружатся в свете фонаря. Подъезд всё тот же, асфальт у люка по-прежнему в трещинах, голуби копошатся у мусорных баков, будто время застыло. Но внутри меня всё переменилось. Привычное стало чужим, холодным, словно это уже не моя жизнь.
Муж ушёл три года назад. Бросил всего два слова: «Я устал» — и исчез. Без скандалов, без хлопанья дверью, будто вышел за хлебом и не вернулся. Дочь уехала в Казань, вышла замуж, потом развелась, звонит раз в месяц: «Мама, у меня всё нормально, не переживай». Я работала в архиве, пока отдел не закрыли — «цифровизация», «оптимизация», слова, звучавшие как приговор. Моя память, мои аккуратные записи оказались ненужными в этом новом, чужом мире.
Оставшись одна, пыталась держаться. Завела цветы — сначала фикус, потом герань, потом весь подоконник утонул в зелени. Записалась на йогу, хотя не любила растяжку — просто стояла в позах, чувствуя, что тело ещё дышит. Купила кроссовки, гуляла в парке, но запомнила лишь старушку, уронившую бутылку — вода растеклась по дорожке, как слеза. Пробовала знакомства в интернете, но после сообщения «покажи ножки» удалила приложение и больше не заходила даже в мессенджеры.
Всё изменилось, когда на втором этаже освободилась квартира. Старик-сосед умер, наследники быстро продали жильё, и въехали новые жильцы. Молодая пара. Но странная. По вечерам в их окнах горел свет, но не доносилось ни звука — ни шагов, ни голосов, ни скрипа мебели. Я замирала у своей двери, прислушиваясь. И всегда — тишина. Густая, ненастоящая, будто кто-то выключил все звуки, как в театре перед спектаклем.
Однажды ночью я увидела её. Женщину с второго этажа. Она стояла на балконе босиком, в ночной рубашке, глядя в темноту. Не курила, не двигалась — просто смотрела. Лицо белое, как мел, волосы свисали, словно тени. Было три часа. По спине пробежал холод — не страх, а что-то глубже, словно тьма звала меня. А утром дверь той квартиры была открыта. Оттуда пахло жжёной пылью и чем-то ещё — как будто стены выдыхали тайну.
Я поднялась. Позвонила. Тишина. Сердце колотилось, но я вошла. Вызвала участкового, потом полицию. Они пришли молча, будто знали, что спешить некуда. Женщину нашли в комнате, в старом кресле, лицом к окну. Она смотрела в никуда. Без слёз, без слов. Врачи сказали: нервный срыв. Мужа не было. Исчез. Без следов. Соседи будто забыли, что он вообще жил там.
С той ночи я не находила покоя. Дом стал чужим, будто его ритм изменился. Что-то в нём проснулось, перекроило тени. Вещи начали пропадать — сначала с площадки, потом из квартиры. Ключи, бабушкина брошь, письма от Ларисы, открытка от подруги. Будто дом забирал их, тихо, без злобы, как коллекционер, которому они дороже.
И вот я стою с чемоданом, решив уехать к брату в Тверь. Хотя бы на время. Всё во мне сопротивлялось, но разум твердил: «Надо». Вышла, тихо закрыла дверь, спустилась во двор. Но у ворот вспомнила: ключи остались на столе.
Вернулась. Поднялась. Дверь моей квартиры была приоткрыта. Я точно помнила, что закрывала. Рука дрожала. Сердце стучало так, будто хотело выпрыгнуть. В голове мелькнуло: «А вдруг кто-то ждал, пока я уйду?»
Вошела. В прихожей стоял чемодан. Не мой. Похожий, но новый, с биркой. Рядом — записка.
«Я тоже думала, что убегу. Но осталась. Не повторяй мою ошибку.»
Подписи не было. Только запах — тот самый, со второго этажа. Сухой, как из заброшенного колодца.
Я вышла. Чемодан не взяла. Села на скамейку. Смотрела, как солнце садится за панельными домами. Медленно, будто давая мне время подумать.
А потом встала. И впервые за долгие годы ушла по-настоящему. Не «на время». Не «потом вернусь». Ушла не только из квартиры, но и из ловушки, которую этот дом сплёл вокруг меня.
