Меня зовут Татьяна Ивановна. Мне уже за шестьдесят, и я — вдова. Муж мой, Виктор, ушёл от нас чуть больше года назад. И с тех пор я будто осталась в этом доме одна — и телом, и душой.

Этот дом — не просто сруб под крышей. Мы с Витей строили его сами, от фундамента до конька. Каждое бревно здесь помнит его руки, его усмешку, наши с ним разговоры. Он всё делал сам: и баньку во дворе, где мы парились по субботам, и крепкие ворота, и тёплую веранду. Я сажала малину, он — берёзки. Прожили мы здесь без малого сорок лет. Здесь каждая щепка пропитана его присутствием.

После смерти Вити я живу одна. Тяжело, конечно. Порой сердце сжимается, особенно когда вижу его валенки у порога. Но держусь. Спасают огород, хозяйство. Да и сын помогает — Серёжа, кровь от крови. Приезжает почти ежедневно, привозит продукты, чинит. А с ним — его жена, Лена.

Лена… баба вроде ничего, но с хитрецой. Уже который год наш дом ей снится.

Как-то Сергей приехал и выложил:

— Мам, Лена беспокоится, что тебе одной тяжело. Может, переберёшься к нам в кооперативную, а мы сюда? Тут и простор, и ребятишкам на природе лучше.

Я лишь фыркнула:

— Лена не просто так затеяла. Да и ты знаешь — нет. Я отсюда не уйду, сынок. Это не просто жильё. Это — вся наша жизнь. Если уж совсем тяжко — картошки в этом году поменьше посажу, справлюсь. Но уезжать — ни за что.

Он вздохнул, согласился, но я-то видела — не его это слова.

Прошло полгода. Думала, отстали. Ан нет — снова за своё.

— Мать, ну подумай. У нас двушка, двое детей, теснота. А тебе в квартире было бы проще — ни грядок, ни снега чистить…

Я отложила тряпку, которой мыла лавки, и твёрдо сказала:

— Я уже решила. В этой коробке я зачахну. Там — чужие стены. Здесь — вся наша жизнь. Пусть Лена ищет другие варианты. Я — никуда.

— Но вы же с отцом тоже у его родителей жили. Тебе же было нелегко…

— Было, Серёжа. И я не лезу. Если вам так тесно — милости просим сюда. Только вот Лена-то вряд ли захочет со мной жить, а?

Он промолчал. Я и не ждала ответа.

— Вот и договорились. Жить вместе не хотите — как знаете. А выселять меня из моего дома — и не думайте.

После того разговора сын больше не заговаривал. Знаю — уважает мой выбор.

Всё идёт по-прежнему. Сергей приезжает, внуки летом у меня — по двору носятся, на качелях катаются. Лена тоже наведывается — вроде не злится, улыбается. Но я-то вижу — мечта её не угасла. Дом ей покоя не даёт.

Но он — не её. Этот дом — мой. Это всё, что осталось от человека, с которым прошла огонь и воду. И не отдам его, хоть тресни. А там — будь что будет. Жизнь сама рассудит, кто прав…