**Перезагрузка Надежды**
Надежда стояла у окна, разглядывая мокрые от дождя улицы Ростова. «Нам надо пожить порознь», — слова её мужа Игоря всё ещё висели в воздухе, как назойливый звон в ушах. На подоконнике дымилась кружка ромашкового чая — уже пятая за вечер. Старая привычка: заваривать травку, когда нервы сдают.
«Нам надо пожить порознь», — повторил он, будто сообщал, что хлеб в магазине подорожал. Так же буднично, как обычно бросал: «Салат недосолен» или «Опять твои тряпки на стуле валяются».
В комнате гудел древний телевизор — подарок на первую годовщину свадьбы. Они тогда ссорились в магазине: она хотела компактную модель, он топил за «солидный» широкий экран. Теперь ящик просто бубнил, как их жизнь — монотонно, предсказуемо, безрадостно. Надя поправила воротник своего бежевого кардигана — такого же невыразительного, как половина её гардероба.
Тринадцать лет. Утренний кофе для него — ровно в семь, без сахара, чуть-чуть молока. Рубашки — выглаженные так, что можно порезаться. Носки — аккуратные стопочки в комоде. Пельмени — по средам, потому что «так заведено».
Она вспомнила, как познакомились на свадьбе общих друзей. Он подошёл, улыбаясь: «Девушка в синем платье, давайте станцуем?» Тогда она ещё носила яркие цвета и смеялась так, что слышали через три стола.
— Надь, ты меня слушаешь? — голос Игоря вернул её в реальность. — Я говорю, мне нужно пространство. Время подумать.
Она кивнула, разглядывая трещинку на обоях — тоненькую, едва заметную. Пять лет собирались сделать ремонт, но он вечно отмахивался: то денег нет, то работы много, то «давай после дачи».
— Я сниму квартиру в центре, — продолжал он, постукивая пальцами по столу. — Буду заезжать за вещами. И… может, это нам поможет?
«Нам». Она отметила это слово. Всегда «нам», а решал почему-то он один.
— Ладно, — её голос прозвучал удивительно ровно.
— Ладно? — Игорь нахмурился. Видимо, ждал истерики, слёз — чего угодно, только не этого. — Просто… ладно?
— Да, — она отхлебнула остывший чай. — Когда переезжаешь?
Игорь замялся, смотря на неё с непривычным недоумением. Потом пожал плечами:
— В воскресенье. Агент уже подобрал варианты.
«Значит, давно готовился», — промелькнуло у неё, но она промолчала.
Вечером, собирая его вещи, она натыкалась на осколки их общего прошлого. Вот галстук с журавлями — её подарок на десятую годовщину. Рядом — зажигалка от тёщи, папка с документами, потрёпанный блокнот. В нём — список её «косяков», выведенный его чётким почерком: «слишком болтливая, не умеет печь блины, вечно вещи теряет…»
Список она нашла случайно полгода назад. Тогда проплакала всю ночь. А утром встала и сделала его любимые сырники — «румяные, но не пережаренные».
Теперь, складывая его футболки в коробки, она чувствовала странное облегчение. Будто с каждой упакованной вещью воздух в квартире становился свежее, а тяжесть под рёбрами — легче.
— Зайду в среду за зимней курткой, — бросил Игорь, стоя на пороге с чемоданом. — И не забывай поливать кактус. Мама его обожает.
Она кивнула. Кактус — «подарок» свекрови. Надя его ненавидела: колючий, несуразный, вечно цепляющийся за занавески. Но поливала, переставляла, даже разговаривала — как велела Людмила Петровна. Сейчас, глядя, как Игорь проверяет карманы — телефон, кошелёк, ключи, — она думала только об этом кактусе.
— И… не кисни, — добавил он с привычной снисходительной ухмылкой. — Занялась бы чем. Может, на танцы запишись? Или вязать научись.
Дверь захлопнулась. В прихожей остался шлейф его одеколона — резкий, с нотками дуба. Тот самый, что она дарила ему каждый год, потому что «менять проверенное — глупо».
Надя медленно выдохнула, прислонившись к стене. Внутри было пусто. Не больно, не страшно — просто тихо и просторно.
Она включила свет в зале и остановилась у книжной полки. На кухне тикали часы, но теперь их звук казался другим — не раздражающим, а просто отмечающим время. Её время.
Первые две недели Надя отсыпалась. Приходила с работы, падала на диван и спала до утра. Будто тело наконец-то получило право просто остановиться, выйти из вечной гонки за чужими «надо».
В субботу позвонила подруга Катя:
— Надь, ты где пропадаешь? Давай в кафешку!
— Не могу, — начала было Надя и вдруг замолчала. А почему, собственно, не может? Никто не ждёт её дома с вопросами «где шлялась?» или «опять на кофе спустила ползарплаты?»
Через час она сидела в уютной кофейне, грея руки о кружку какао. Катя тараторила о новом ухажёре, а перед Надей красовался кусок «Наполеона» — слоёный, с заварным кремом, абсолютно бесполезный с точки зрения «правильного питания».
— Ты какая-то… другая, — прищурилась Катя. — Спокойная, что ли?
Надя пожала плечами:
— Игорь съехал. Говорит, надо пожить отдельно.
— И как ты?
— Странно. Как в лифте, когда трос оборвался — страшно, но и… любопытно.
Вернувшись домой, она впервые ощутила тишину — не давящую, а уютную. Никто не ворчал на её новые платья, не закатывал глаза над открытым журналом, не требовал «расскажи, как день», чтобы тут же перебить своими байками.
В воскресенье она проснулась в полдень. Не в шесть, чтобы успеть сварить «правильную» овсянку. Просто в двенадцать — потому что захотелось. Заварила растворимый кофе, который Игорь называл «химической бурдой», и вышла на балкон.
Весна захватила Ростов. Двор пестрел детскими колясками, велосипедами, яркими куртками. Где-то играла гармонь.
Позвонили из УК:
— Надежда Игоревна? Вы жаловались на подтекающий кран? Сантехник может подойти.
Раньше она бы сказала: «ПуОна улыбнулась, беря в руки треккинговые палки, и твёрдо шагнула навстречу своей новой жизни.
