Тишина, которая заговорила
Ольга застыла у окна, разглядывая залитые дождём улицы Нижнего Новгорода. «Нам надо пожить отдельно» — слова её мужа Дмитрия звучали в голове, будто отголосок далёкой грозы. На подоконнике дымилась кружка с чабрецом — уже шестая за вечер. Старая привычка заваривать травы, когда сердце ноет.
«Нам надо пожить отдельно» — бросил он буднично, словно говорил о цене на хлеб или счёте за квартплату. Так же просто, как замечал: «Суп пересолен» или «Когда ты, наконец, выбросишь эти журналы?»
В зале шумел древний холодильник «ЗИЛ», купленный ещё на свадьбу. Тогда они спорили — она хотела современный, он твердил: «Советское — на века». Теперь агрегат скрежетал, как скрипучая телега, везущая их брак под откос. Ольга поправила скользящий шарф — такой же выцветший, как половина её гардероба.
Тринадцать лет. Утренний кофе ему — ровно в семь, крепкий, без сахара. Рубашки — с накрахмаленными воротничками. Костюмы — развешанные по сезонам. Пельмени по пятницам, потому что «так всегда».
Она вспомнила их знакомство в студенческой столовой. Он тогда подмигнул: «Девушка с синими заколками, уступите место?» Тогда она ещё носила яркие банты и смеялась так, что оглядывались официантки.
— Оль, ты меня слушаешь? — голос Дмитрия вернул её в реальность. — Мне нужно побыть одному. Осмыслить.
Она кивнула, разглядывая протёртый лак на паркете. Пять лет собирались его обновить, но Дмитрий вечно отмазывался: то кризис, то машину ремонтировать, то «давай после Нового года».
— Возьму комнату в центре, — продолжал он, барабаня пальцами по столу. — Буду забирать вещи постепенно. И… может, это к лучшему?
«К лучшему». Она уловила фразу. Всегда «нам», «наше», но решения принимал он один.
— Ладно, — её голос прозвучал неожиданно ровно.
— Ладно? — Дмитрий наморщил лоб. Видимо, ждал истерик, сцен — чего угодно, кроме этого. — То есть… согласна?
— Да, — она отпила остывший чай. — Когда съезжаешь?
Он замялся, смотря на неё с непривычным замешательством:
— В субботу. Знакомый риелтор подобрал варианты.
«Значит, готовился заранее», — мелькнуло у неё, но вслух она промолчала.
Разбирая его вещи, она находила осколки совместной жизни. Вот шерстяные перчатки, подаренные на седьмую годовщину. Рядом — отвертка от тестя, стопка квитанций, потрёпанный ежедневник. В нём — список её «косяков», выведенный аккуратным почерком: «слишком медлительная, забывает выключать свет, неправильно складывает носки…»
Записку она нашла случайно четыре месяца назад. Тогда ревела до утра. А на рассвете встала и пожарила его любимые сырники — «с хрустящей корочкой».
Теперь, укладывая его рубашки в коробки, она чувствовала странное облегчение. Будто с каждой вещью воздух в квартире становился свежее, а камень на сердце — легче.
— Заберу костюмы в среду, — сказал Дмитрий, стоя в дверях с чемоданом. — И не забудь про фикус. Мама подарила.
Ольга кивнула. Фикус — дар свекрови. Она его терпеть не могла: капризный, с вечно желтеющими листьями. Но поливала, опрыскивала, поворачивала к свету — как велит инструкция. Сейчас, наблюдая, как Дмитрий проверяет карманы — паспорт, ключи, телефон, — она думала только о фикусе.
— И… не кисни, — добавил он с привычной снисходительной ухмылкой. — Займись чем-нибудь. Может, на курсы кройки запишешься? Или в церковный хор.
Дверь захлопнулась. В прихожей остался шлейф его одеколона — резкий, с нотками дубовых листьев. Тот самый, что она дарила каждый год, потому что «зачем экспериментировать».
Ольга медленно выдохнула, облокотившись на стену. Внутри была пустота. Не боль, не страх — просто тишина.
Она включила свет в спальне и остановилась у книжной полки. На кухне тикали часы-ходики, но их стук теперь казался другим — не давящим, а просто считающим время. Её время.
Первые дни Ольга только спала. Возвращалась с работы, валилась на диван и отключалась до утра. Будто тело наконец получило право на отдых, сбросив груз чужих ожиданий.
В среду позвонила подруга Наташа:
— Оль, ты где пропадаешь? Может, в пирожковой?
— Не могу, — начала она и запнулась. Почему не может? Никто не ждёт дома с упрёками «где шлялась?» или «опять фастфуд?»
Через час они сидели в уютной пельменной, грея руки о глиняные кружки. НаташаОна смотрела на пар за окном и впервые за долгие годы почувствовала, что этот пар — её собственное дыхание, свободное и лёгкое.
