**Дневник. Запись от 15 октября.**
Сегодня вечером, когда я возвращалась с работы, небо вдруг почернело, и хлынул ливень, будто сама природа опрокинула ведро. Я промокла насквозь — зонт, конечно, забыла. Вспомнила, что рядом квартира родителей Сергея. «Пережду», — подумала я, поднялась на этаж, постучала. Тишина. Уже хотела уходить, но заметила: дверь приоткрыта. Зашла, сняла мокрую куртку, повесила в прихожей. Из кухни доносились приглушённые голоса. И тут я услышала своё имя.
— …этот её вечный писклявый голос, — раздражённо говорила Тамара Ивановна, моя свекровь. — Не пара она Серёже, не пара. Говорила ему — найди девушку с характером. А эта… никто.
Я застыла. В груди стало так холодно, будто в меня влили лёд. Волосы липли к лицу, но я больше ничего не чувствовала, кроме пустоты.
— Квартира родительская, сама ничего не добилась, — продолжала она. — Хозяйка никудышная. Ребёнка воспитывать не умеет. Я ей говорю — как кормить, как укладывать. А она? Кивает, а делает по-своему. Упрямая! Серёжа ослеп — не видит, что она ему не жена. Не его она…
Я выскользнула так же тихо, как вошла. Дождь стучал по тротуару, но внутри было сухо и пусто. Сколько же я старалась… С самого начала: мыла полы перед её приходом, пекла куличи, доставала лучший сервиз. А она, едва приехав, осматривала меня с ног до головы, спрашивала: «Сама на квартиру заработала?», «Откуда родом твои родители?»… И я молчала, терпела, улыбалась.
— Больше не поеду к твоим, — сказала я вечером мужу.
— Как хочешь, — обнял Сергей. — Но знай: я выбрал тебя. А мама… она просто боится меня потерять.
Прошли годы. Наша Катюша выросла, пошла в старшие классы. Я стала финансовым директором крупной фирмы. Тамара Ивановна звонила редко, сухо, но меня это больше не задевало. Я научилась жить без её одобрения.
Однажды мы с Катей гуляли в парке и вдруг встретили свекровь. К моему удивлению, она подошла первой, улыбнулась:
— Привет, девочки. Можно с вами?
Я молча кивнула. Мы шли по аллее, слушали, как Катя щебечет. И вдруг Тамара Ивановна достала деньги, когда та захотела мороженое.
— Я сама, — сказала я.
— Пустяки, — махнула рукой свекровь. — Разве я не могу внучке купить?
Пока Катя ела мороженое, мы сели на лавочку. Тягостное молчание прервала свекровь:
— Марина… мне нужна твоя помощь. С пенсией какая-то путаница, бумаги непонятные. Серёжа вечно занят…
Я впервые за долгое время улыбнулась ей искренне:
— Приходите завтра. Разберёмся.
— Спасибо, дочка, — вздохнула она.
И с того дня что-то изменилось. Тамара Ивановна стала звонить чаще. Спрашивала совета. Слушала. И я — вопреки всему — отвечала. Потому что злости больше не было. Только спокойствие.
На Новый год мы всей семьёй поехали к ним. Когда мы остались на кухне вдвоём, свекровь вдруг тихо сказала:
— Прости меня. Я была дура. Боялась, что сын ошибётся. А ты… умница. И Катю растёшь хорошо. И Серёжу бережёшь. А я только мешала…
Я вздохнула:
— Всё в порядке, Тамара Ивановна. Правда.
Но в тот момент я вдруг поняла: теперь я точно стала частью этой семьи. Не потому, что заслужила её одобрение. А потому что больше в нём не нуждалась.
