Спор из-за наследства бабушки
Когда моя бабушка, Вера Степановна, ушла из жизни, оставив мне свою квартиру и небольшие сбережения, я, Арина, почувствовала и горечь, и странное успокоение. Это был её прощальный дар, знак того, что она всегда обо мне помнила. Но едва я успела осмыслить потерю, как на пороге появилась мать, Галина Николаевна, которую я не видела двадцать лет. Она разыскала меня и сразу заявила: «Арин, нужно продать бабушкино наследство и поделить деньги». Я онемела. Женщина, бросившая меня в детстве, теперь претендует на то, что мне дороже всего? Это не просто спор о деньгах — это старая рана, которую она решила вскрыть.
Мне тридцать два, я замужем за Дмитрием, у нас своя жизнь. Бабушка растила меня с тех пор, как мне исполнилось десять. Галина Николаевна тогда просто исчезла — уехала «искать счастье», оставив меня на попечение Веры Степановны. Ни звонка, ни письма, ни интереса к тому, жива ли я. Бабушка стала мне всем: и матерью, и отцом, и верным другом. Она трудилась не покладая рук, чтобы я могла учиться, пекла блины по праздникам, учила шить. Её квартирка, скромная «двушка» с обоями в цветочек, была моим домом, моей крепостью. И теперь, когда бабушки нет, эти стены — последнее, что связывает меня с ней.
Мать объявилась через месяц после похорон. Даже не знаю, как она меня разыскала. Позвонила будто вчера виделись и сказала: «Арин, я слышала про наследство. Давай обсудим». Обсудим? Я подумала, она хочет помириться, попросить прощения за годы молчания. Но в кафе она сразу перешла к делу: «Квартиру продадим, деньги пополам. Я ведь тоже её дочь, мне положено». Положено? У меня перехватило дыхание. Она бросила нас, ни копейки не прислала, а теперь требует свою долю?
Я попыталась говорить спокойно: «Мама, тебя не было все эти годы. Бабушка одна меня поднимала. С чего ты решила, что имеешь право?» Она обиженно посмотрела: «Арина, я твоя мать! У меня тоже жизнь не мёд». Не мёд? А у нас с бабушкой, выходит, было раздолье? Вспомнилось, как Вера Степановна ночами плакала, потому что не могла купить мне новое платье к выпускному. А Галина Николаевна в это время где-то «устраивала свою судьбу». Я ответила: «Бабушка всё оставила мне. Такова её воля». Но мать не отступала: «Если не договоримся, пойду в суд».
Суд? Это слово добило меня. Женщина, два десятилетия не вспоминавшая обо мне, теперь готова тягаться за бабушкину квартиру? Я вышла из кафе, с трудом сдерживая слёзы. Дома рассказала Дмитрию, и он возмутился: «Арина, она не имеет никаких прав! Это твоё наследство, и всё!» Но мне было не по себе. Дело не в деньгах — это память о бабушке, о её любви. Продать её дом — значит предать всё, что она для меня сделала. А поделиться с матерью, которая меня покинула? Нет, этого я не могу.
Я стала вспоминать прошлое, пытаясь понять, почему мать так поступила. Бабушка редко о ней говорила, но я знала, что Галина Николаевна уехала за границу, мечтала о роскоши. Видно, не вышло, раз вернулась и вдруг вспомнила обо мне. Даже думала: может, отдать ей часть, лишь бы отстала? Но потом представила, как бабушка смотрит на меня сверху, и поняла — не смогу. Это не просто стены, это мой долг перед ней.
Подруга, которой я всё рассказала, посоветовала: «Арин, найми адвоката, пусть разберётся. У неё нет шансов, если завещание на тебя». Так я и поступила. Юрист подтвердил: завещание ясное, мать ничего не получит, разве что докажет, что была на иждивении. Но я всё равно тревожусь. Не из-за суда, а из-за того, что эта ссора похоронит последнюю надежду на примирение. Я мечтала, что она вернётся, попросит прощения, мы начнём сначала. А вместо этого — дележ наследства.
Теперь жду, что будет. Мать звонит, пишет, то умоляет «одуматься», то грозит судом. Я не отвечаю, но каждый её звонок — как нож в сердце. Дмитрий поддерживает: «Арин, держись, мы справимся». Но меня гложет чувство вины. Может, я слишком жестока? Может, стоило уступить? Но потом вспоминаю бабушкины руки, её тёплый взгляд, её слова: «Аришенька, это твой дом». И понимаю — не отдам. Не ради денег, а ради памяти. А мать пусть живёт с тем, что выбрала. Как и я.
