**Дневник Валентины Григорьевны**
В тихом городке под Воронежем, где зимние бураны гудят в забытых переулках, мои шестьдесят два года окрашены тоской и обидой. Меня зовут Валентина Григорьевна, я вдова, живу в одиночестве в маленькой хрущёвке. Моя дочь Ангелина, у которой трое ребятишек, отказалась забрать меня из больницы, бросив в лицо: «Мама, хватит прикидываться слабенькой и жалкой». Её холодность и вечная спешка заставляют чувствовать себя лишней, словно выброшенной за борт её жизни.
**Дочь, бывшая моим солнцем**
Ангелина — моя единственная. Растила её одна после гибели мужа, отдавала последнее, лишь бы она ни в чём не знала нужды. Она выросла бойкой, умной, вышла замуж за Сергея, родила троих — Артёма, Настю и кроху Мишутку. Я всегда была рядом: нянчила, отдавала часть пенсии, готовила, когда она рванула на работу. «Мамуль, ты мой ангел-хранитель», — приговаривала она, и я таяла от счастья.
Но в последние годы всё переменилось. Ангелина растворилась в своей семье: школа, тренировки, работа в рекламном агентстве. Я понимаю — она занята, но её звонки стали краткими, визиты — раз в месяц. Я не жаловалась, боялась быть помехой, но здоровье подводит. Неделю назад с гипертонией меня увезли в больницу. Пять дней капельниц, а я мечтала лишь об одном — чтобы дочь приехала.
**Слова, которые обожгли**
Вчера утром набрала её номер. «Родная, меня выписывают, забери, пожалуйста, одной тяжко», — попросила. В ответ услышала раздражённый вздох: «Мам, не придуривайся. У меня Артём на футболе, Настя на танцах, а Мишке молоко греть надо. Не до тебя». Сердце сжалось. Не до меня? Для той, кто ночей не спала, когда она болела? Пробормотала, что дойду сама, и бросила трубку, чтобы не расплакаться.
Домой ехала на такси, отдав полпенсии. В пустой квартире рыдала, вспоминая её фразу. «Придуриваешься»? Да я еле ноги волочу! Ангелина даже не перезвонила, не спросила, добралась ли. Внуки — моя отрада, но разве они оправдание? Сергей, зять, вежлив, но в наши дела не лезет. Подруги, узнав, качают головами: «Валюша, твоя кровиночка совсем о тебе забыла».
**Как жить дальше?**
Пыталась говорить раньше. «Дочка, заезжай хоть иногда», — просила. Она отмахивалась: «Мам, некогда, ты же видишь». Вижу. Но разве я прошу невозможного? Чашку чая вместе, помощь в трудную минуту… А её слова о моей «жалости» — нож в спину. Отдала ей всю себя, а теперь я — обуза.
Внуки обнимают, Мишутка тянет ручонки, но видятся они мне редко. Ангелина подкидывает их, когда нужно отлучиться, а сама исчезает. Хочу быть бабушкой, а не срочной подменой. Теперь, после больницы, боюсь, что и этого лишусь, если скажу правду.
**Что делать?**
Не знаю. Заговорить снова? Но она опять назовёт меня нытиком. Молчать? Но сердце рвётся от боли. Попросить Сергея? Он не станет вмешиваться. Смириться? Но как, если вся жизнь — ради неё?
Соседка Марина советует: «Поставь её на место, ты не тряпка!» Но как? Если она меня не слышит… В шестьдесят два хочу чувствовать себя матерью, а не помехой. Хочу, чтобы в доме звучал смех внуков, а дочь звонила просто так.
**Последняя надежда**
Этот дневник — моя попытка не сломаться. Ангелина, может, и не хотела ранить, но её равнодушие убивает. Внуки не заменят дочь. Я — Валентина Григорьевна, и найду силы напомнить ей, кто я. Даже если придётся сказать горькие слова. Пусть будет больно, но я не стану тенью в её жизни.
