«Домашние котлеты и нечто большее»: как незнакомец растопил её одиночество
Евдокия несла из кладовки тяжёлые противни с заливным, погружённая в свои обычные думы. Работала она в кулинарии супермаркета на окраине Нижнего Новгорода. Давно. Всё в её жизни давно устоялось: привычный путь домой, потрёпанный халат в подсобке, въевшийся в одежду запах жареных котлет. Да и одиночество, к которому она будто привыкла.
— Дуня, твой кавалер пришёл! — шепнула с усмешкой Глаша, её младшая коллега, кивнув в сторону прилавка. — Вон он, глазами тебя выискивает.
— Да брось ты, Глаш… Просто одинокий человек. Да и годами не мальчик, — проворчала Евдокия, хотя сердце вдруг предательски ёкнуло.
— Прими заказ, прими, — подмигнула Глаша. — Посмотри сама — холостой точно. Без кольца. Да и смотрит на тебя, меж прочим, не отрываясь. Может, судьба?
Евдокия лишь отмахнулась. Где уж там — ей сорок три, фигура не девичья, да и место не самое престижное. Кому такая нужна? Вот Глаше лишь двадцать восемь — стройная, ухоженная, за ней мужики толпами ходят.
А он… Он действительно стоял в очереди, как всегда, и ждал. Потом подошёл к Глаше, заказал свои обычные котлеты да рёбрышки. Их взгляды на миг встретились. И в его глазах она увидела что-то тёплое — ту самую робкую нежность, которую он, казалось, стеснялся.
Прошло несколько дней. Ударил мороз, Глаша слегла с температурой, и Дуня работала в паре с Марфой Петровной, суровой женщиной с голосом как у советской кассирши.
И вот — он снова появился. Всё тот же — в тёмном пальто, слегка ссутулившись. Искал глазами кого-то. Наверное, Глашу, подумала Евдокия. Но тут Марфа громко цыкнула:
— Гражданин! Очередь не задерживайте!
Дуня быстро убрала заливное, подошла к нему:
— Глаша болеет. Выйдет через неделю, — тихо сказала она. А громче, для всех:
— Как обычно? Котлеты, рёбрышки? Или, может, пельмешек?
Мужчина удивлённо поднял брови:
— Вы помните мой заказ?
— Конечно, — смутилась она. — Вы же у нас частый гость.
Он опустил взгляд, потом вдруг посмотрел прямо — робко, но твёрдо:
— Я всегда надеялся, что обслуживать будете вы. А попадаю к той девушке. Обидно даже…
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — прошептала Евдокия.
— На бейджике написано. «Евдокия». Красивое имя.
Марфа Петровна фыркнула:
— Покупать будете или нет?
— Да, да. Котлет, пожалуйста, — смутился он. И добавил: — А может, и домашних когда-нибудь попробую. От вас, Евдокия. Если, конечно, не замужем… Можно вас после смены проводить? Я недалеко живу.
У неё дрогнули руки. Сердце забилось, будто в юности. Она лишь кивнула, подавая пакет:
— Проводите… если хотите.
— Меня Геннадием зовут. До вечера, Евдокия?
Весь день она словно парила. Марфа Петровна только качала головой:
— Дуня, ты не заболела? В щеках румянец — как у молодки на свадьбе!
— Всё в порядке, Марфуша, — улыбалась она, не скрывая счастья.
После смены она подкрасила губы, переоделась. И вышла. Геннадий ждал у входа.
— Пройдёмся? Или… в кино сходим?
Шли вдоль Волги, под ногами хрустел снег. Потом он робко предложил:
— Может, ко мне? Чайку попьём, согреемся?
— Что вы… — замялась она. — Мы же едва знакомы.
— Как едва? Я уже год только к вам хожу. Смотрю, какая вы добрая, внимательная. К старикам уважительно, ко всем с теплом. Я вас давно знаю. И вы меня — тоже.
И она не смогла отказаться. В его квартире было уютно и просто. Он заварил крепкий чай, поставил на стол пряники. Всё было по-домашнему. А когда за окном завыла вьюга, он вдруг сказал:
— Дуня, останьтесь. Я на кухне устроюсь. В такую погоду одной идти незачем.
Она посмотрела на него. И поняла — не хочет уходить. Хочет, чтобы это тепло осталось.
— Останусь, Гена, — прошептала она.
Он постелил на кухне. А она легла на диван. Но к утру проснулись они вместе — потому что одиночество больше не было их уделом.
Когда Глаша вернулась и увидела, как Геннадий встречает Дуню у дверей, она только фыркнула:
— Ну ты даёшь! Я чуть приболела — а ты уже жениха себе нашла!
Но в её голосе звучала лишь добрая зависть.
Потому что счастье не спутаешь ни с чем. Счастливые люди светятся. И с ними — тепло.
