В тихом городке под Вологдой, где зимние вьюги выстукивают тоскливую мелодию по крышам, моя жизнь в 62 года наполнена горечью и одиночеством. Меня зовут Лидия Степановна, я вдова, доживаю свой век в хрущёвке на окраине. Моя дочь Антонина, у которой трое ребятишек, отказалась забирать меня из больницы, бросив в лицо: «Мамаша, хватит канючить!» Её холодность и вечная спешка заставили меня почувствовать себя выброшенной за борт.
**Дочь, ставшая чужим человеком**
Тоня — моя кровиночка. Я поднимала её одна после гибели мужа, копила на тушёнке, чтобы купить ей пальто к зиме. Она выросла бойкой, вышла замуж за славного парня Сергея, нарожала троих — Петьку, Настю и крошку Генку. Я таскала внуков на руках, отдавала последние пенсионные копейки, стояла у плиты, пока Тоня пропадала на работе. «Мам, ты у меня золотая», — смеялась она, и мне казалось, что так будет всегда.
Но год за годом она отдалялась. Дети, институтские собрания, бесконечные совещания в офисе. Я глотала обиду, старалась не мешать, но сердце начало сдавать. На прошлой неделе скорая забрала меня с приступом. Пять дней я лежала под капельницами и ждала, что дочь придёт.
**Разговор, перечеркнувший всё**
Вчера утром я набрала её номер дрожащими пальцами. «Тонечка, меня выписывают, помоги…» — начала я. Её голос резанул, как нож: «Да что ты разнылась, как маленькая! У меня Петька на соревнованиях, Настьке репетитор нужен, а ты со своими капризами!» Я опустила трубку, не в силах выдавить ни слова. Такси обошлось мне в три тысячи рублей — полпенсии.
Пустая квартира встретила меня гулкими шагами. «Разнылась»? Да я после уколов еле ноги волочу! Антонина даже не поинтересовалась, дошла ли я. Внуки — моя радость, но почему их появление стало концом для меня? Сергей иногда звонит, но делает вид, что не замечает. Соседки качают головами: «Лида, она тебя в гроб загонит».
**Боль, которую не спрятать**
Я пыталась достучаться раньше. «Тонь, заходи хоть на чай», — робко зондировала. Она отмахивалась: «Мама, некогда мне впустую болтать!» Впустую? Разве материнские глаза, ждущие её, — это пустое? Я не прошу дворцов — лишь чтоб не забывала. Но эта фраза про «канюченье»… Я отдала ей молодость, а теперь мне стыдно просить о крохах внимания.
Внуки приезжают, когда нужно отпроситься с работы. Петька уже ростом с меня, Настя шепчет бабушкины сказки, а Генка заливается смехом у меня на коленях. Но это не любовь — это передержка. Я хочу слышать их смех не по расписанию.
**Перелом**
Что делать? Кричать? Но я боюсь, что после правды она вообще дверь закроет. Молчать? Так и помереть в тишине? Плечо Сергея? Он не её голос. Остаётся глотать слезы да считать дни до редких визитов?
Подруга Людка шипит: «Дай ей по морде — пусть прочухает!» Но как бить в сердце, которое не слышит? В 62 я хочу не подачек, а места в её жизни. Хочу, чтоб внуки знали — я не «бабка на подхвате», а родная душа.
**Прощание с иллюзиями**
Этот крик — последняя попытка. Антонина, ты можешь не замечать, но твоё равнодушие убивает. Внуки вырастут, а я останусь с фотографиями. Я — Лидия Степановна, и завтра приду к тебе без стука. Пусть этот разговор обожжёт — я выскажу всё. Если после этого ты вычеркнешь меня… Значит, такова цена материнской любви.
