Слушай, Людка, ну хватит орать. Забирай Наташку к себе. Ну сколько можно, ты пойми, я больше не справляюсь. И с детьми возиться, и за ней ухаживать. Она же как бревно лежит. Кто виноват? Я? Ты там совсем крышей поехала?
А я ведь скоро сам так же слягу. Дети, хозяйство, а тут ещё Наташка. Да, она справлялась, а мне уже сил не хватает. Нет, я её не бросаю, просто пусть у тебя немного поживёт. Нет у меня никакой бабы, и не было. Ну сколько можно, ты сама-то на себя посмотри. Не заберёшь – ей-богу, в больницу сдам, а то и сам туда угожу, – бушевал Иван в трубку.
Когда после долгих препирательств Людка наконец согласилась, чтобы сестра погостила у неё, Иван перекрестился. Жену он любил, но эти полгода после её инсульта казались вечностью. Дочке Лене семь, Саше четыре – разве с них возьмёшь? А тут ещё Наташка. Говорить не может, только мычит. И плачет. То когда дети подходят, то когда он её кормит. Как-то даже пошутил – «Зачем соль покупать, у тебя она и так со слезами выходит». Наташка обиделась, отвернулась, есть перестала. Он в сердцах швырнул тарелку с кашей в стену и вышел.
После разговора с Людкой внутри засела какая-то тягучая, мерзкая тяжесть. К ней добавился стыд. Ваня чувствовал – с каждым словом он будто предавал жену. Но сил больше не было. Он был на грани.
Вечером, когда дети заснули, а Наташка лежала с закрытыми глазами, он вышел из дома. Осмотрелся – темно, в деревне рано ложатся, утром ведь вставать чуть свет. Только у соседа, деда Миши, в окне горел свет. Иван прислушался – в доме тихо. И решительно зашёл к старику.
– Вот так, дед. Отправлю Наташку к сестре – хоть глоток воздуха. С детьми как-нибудь справлюсь. Лена в школу в этом году пойдёт, ну а Сашку в садик. Утром привёл, вечером забрал. Там хоть кормят, мне лишь ужин сготовить. – Вертел он в руках стопку, но водка не шла. Та самая тяжесть, будто комом в горле застряла.
– Ванька, ты ещё молод, мало что понимаешь. Вот пусть вернётся сейчас моя Танька с того света – больная, хромая, слепая. Да я бы её на руках носил, пылинки сдувал. Скучаю по ней. Пятьдесят лет бок о бок были. И ругались, и даже расходиться собирались. Но была между нами любовь – она и не дала нам разбежаться. А ты? Жена заболела – сразу заныл. Ой, не могу, ой, трудно. А если бы с тобой такое? Наташка б тебя не бросила, по родственникам бы не развозОн молча поднялся с лавки, твёрдо решив завтра же начать новую жизнь — без жалоб и сожалений, только с любовью и терпением.
