**Дневник.**
Муж привёз меня в деревню знакомить с родителями! Увидев его мать, у меня кровь в жилах застыла — а потом случилось нечто удивительное…
Я вошла в дом, крепко сжимая руку мужа, Сергея. Внутри пахло свежим хлебом и сушёной мятой. Занавески в горошек шевелились от лёгкого сквозняка, а на стенах висели фотографии — старые, но в идеальных рамках, будто их каждый день протирали с особым трепетом.
— Где отец? — спросил Сергей, пока его мать, Людмила Фёдоровна, вела нас на кухню.
— У Фёдора Семёновича, трактор чинят. Уже побежала соседка сказать, что вы приехали. Сейчас будет, — ответила она, и в голосе её звучало такое тёплое оживление, что мне сразу стало чуть легче.
Кухня, как и положено в деревенских домах, была центром всего: просторная, с русской печью и столом, покрытым скатертью в синий узор. На нём стояли тарелки, блестящие от полива, и хрустальные рюмки — видимо, достали по случаю нашего приезда.
— Садись, милая, не робей, — Людмила Фёдоровна аккуратно подтолкнула меня к скамье. — Какая же ты худенькая! Надо тебя откармливать. Как ты мне внуков родишь, а?
Я покраснела до корней волос. Сергей фыркнул.
— Мам, мы тут не успели даже раздеться, а ты уже про внуков завела?
— А когда тогда? Когда мне идти пешком на тот свет? — пафосно воскликнула она, но глаза смеялись. — Мне уже шестьдесят, я хочу качать внуков, пока руки слушаются!
Она поставила на стол большущую кастрюлю дымящегося супа.
— Солянка, — торжественно объявила. — По рецепту моей бабки, ещё со времён войны.
Аромат мгновенно пробудил во мне зверский аппетит. Людмила Фёдоровна заметила это и довольно прищурилась.
— Ага, кушать хочет — значит, здоровая!
Я уже начала расслабляться, как вдруг с улицы донесся громкий хлопок двери. Тяжёлые шаги прогремели по коридору, и в кухню вошёл высокий седовласый мужчина с лицом, изрезанным морщинами. Глаза, точь-в-точь как у Сергея, пристально меня осмотрели.
— Это она? — буркнул он, опускаясь на стул. — Невестка?
— Василий, будь человеком, — одёрнула его Людмила Фёдоровна. — Поздоровайся нормально.
Мужчина оглядел меня с ног до головы, и внутри снова стало холодно.
— Василий Ильич, — коротко представился он, протягивая мозолистую ладонь. — Ты кто?
— Анна, — ответила я, пожимая его руку.
Наступила пауза. Его рукопожатие было крепким, а взгляд — пронзительным. И вдруг уголок его губ дрогнул, превратившись в неожиданно мягкую улыбку.
— Добро пожаловать в семью, Аннушка.
Ужин прошёл удивительно душевно. Людмила Фёдоровна рассказывала, как Сергей в детстве боялся гусей, а Василий Ильич подкидывал детали, от которых мой муж морщился.
— Знаешь, наш Серёга в десять лет решил, что станет космонавтом? — хихикнула Людмила Фёдоровна, подкладывая мне драники. — Сделал шлем из ведра, привязал к спине одеяло и прыгал с сарая, крича: «Поехали!»
Я рассмеялась, представив маленького Сергея с «парашютом» за спиной.
— И чем кончилось? — спросила я, заинтригованная.
— Штанами, порванными о гвоздь, — хмыкнул Василий Ильич. — Но зато теперь у нас на сарае табличка: «Первый космодром Сергея Васильевича».
После ужина Людмила Фёдоровна показала нам маленькую комнату с вышитым одеялом и потрёпанными книжками на полке.
— Здесь Серёга жил, — сказала она. — Всё, как было.
Я провела рукой по корешкам — Пушкин, Гоголь, Шолохов, Астафьев.
— Сергей говорил, что вы преподавали литературу, — заметила я.
Её взгляд потеплел.
— Тридцать пять лет в школе, — кивнула она. — Дети звали меня «Громовой» — строгая, мол, но справедливая, — усмехнулась она. — Серёга считал, что я слишком давила на учеников.
— Не давила, мам, а воспитывала, — вставил Сергей. — Поэтому и выросли людьми.
Ночью, в узкой кровати из его детства, я прошептала:
— Твои родители… они потрясающие.
Он обнял меня.
— А ты боялась.
— Признаю, — вздохнула я. — Когда я впервые увидела твою мать, мне показалось, будто она сожрёт меня на завтрак.
Сергей тихо рассмеялся.
— Все так думают. Она всегда держала всю семью в ежовых рукавицах. Отец говорит, что влюбился, когда она ему при всех заявила, что он неправильно читает «Бородино».
Утром я оказалась на кухне рядом с Людмилой Фёдоровной. Она сунула мне фартук и миску.
— Блины умеешь? — спросила, оценивающе глядя.
— У бабушки научилась, — ответила я, принимаясь за дело.
— Ну-ка, покажи, а я решу, достойны ли твои блины моего Василия.
Это был экзамен. Но теперь я не боялась. Она смотрела внимательно, но без критики — с интересом.
— Молоко топлёное берёшь? — удивилась она. — Необычно.
— Бабушкин секрет, — улыбнулась я. — Блины воздушнее.
Когда первый блин был готов, Людмила Фёдоровна осмотрела его, отломила кусочек и прожевала. В глазах мелькнуло одобрение.
— Неплохо, девочка. Мои секреты тебе тоже пригодятся.
Я поняла: это было принятие. Мы провели за готовкой два часа, смеясь и обмениваясь рецептами. Страх растаял без следа.
Когда Сергей с отцом зашли на кухню, мы с Людмилой Фёдоровной лепили пирожки с вишней.
— Что здесь происходит? — удивился Василий Ильич.
Людмила Фёдоровна подмигнула мне.
— Учу девчонку жизни. У неё руки золотые — будет тебе жёнушка хоть куда.
Перед отъездом она вручила мне свёрток.
— Варенье, солёные огурцы, лечо. И вот… — она протянула потрёпанную тетрадь. — Мои рецепты. ДляА когда мы уезжали, Людмила Фёдоровна вдруг крикнула нам вслед: «Не забывайте, что скоро яблони зацветут — приезжайте, вместе в саду посидим!», и в тот момент я поняла, что это не просто свекровь, а ещё один родной человек в моей жизни.
