Начальник колонии попросил заключённую присмотреть за его сыном. Она напевала мальчику мелодию, которая показалась ему до боли знакомой.
Иван Петрович в третий раз почувствовал вибрацию телефона в кармане. Наконец отпустив подчинённых, сотрудниц женской колонии, он поднял трубку.
— Алло?
Сначала тишина, затем раздражённый голос воспитательницы сына:
— Иван Петрович, я не первый раз вам звоню!
Он сразу сникнул, осознавая свою оплошность.
— Простите, Анна Владимировна, был на планерке. Что случилось?
— У Артёма температура. Ничего страшного, обычная простуда, но в группе ему быть нельзя. Заберите его, он уже час сидит в медпункте.
— Анна Владимировна, я тоже на работе, не могу сорваться…
— Это ваши трудности, Иван Петрович. Если ребёнок вам не дорог, что ж… — голос педагога звучал твёрдо, почти жёстко.
Но родители прощали ей резкость — с детьми она была ласковой, заботливой, для каждого находила тёплое слово. Дети обожали её, дома взахлёб рассказывали, что сказала Анна Владимировна.
Иван Петрович на лету натянул куртку, выскочил из кабинета и крикнул Ольге:
— В садик, у Артёма температура. Разберусь и перезвоню.
Он не расслышал ответа, лишь мысленно вздохнул. Всё в его жизни теперь было на бегу — словно боялся, что, остановившись, снова провалится в ту пустоту, которая осталась после Лены.
Ольга и Лена подружились ещё в училище, вместе пришли работать в колонию. Лена трудилась в снабжении.
Когда Ивана перевели сюда, у Ольги уже были муж и дочь. Через год он и Лена поженились — казалось, счастью не будет конца. В детстве ему повезло: в десять его усыновили, что редко случалось с детьми постарше. Приёмная мать занималась с ним, благодаря чему он смог окончить школу, отслужить и выучиться. А потом — перевод, новая должность, Лена…
Рождение Артёма стало для него невероятной радостью. Он шутил, дурачился, а Лена, смеясь, называла его растяпой и отправляла развешивать пелёнки. Казалось, так будет всегда. Пока Лена не начала худеть.
Сначала она отмахивалась: «Просто устаю». Но он настоял на обследовании, оставив трёхлетнего Артёма с Ольгой. Через несколько дней из больницы позвонили и попросили приехать одному. Тогда он понял — сказке конец. Врач сказал, что времени почти не осталось.
Вернувшись домой, он встретил её взгляд — и она всё поняла без слов.
— Был у врача?
Он кивнул, сжимая кулаки, чтобы не разрыдаться.
— Хорошо, — тихо сказала Лена. — Я сама не знала, как тебе сказать.
— Ты… знала?
— Не всё, — она грустно улыбнулась. — Но догадывалась.
Через два месяца её не стало. За неделю до четырёхлетия Артёма. Они вдвоём отметили праздник, а когда сын уснул, Иван впервые за долгое время дал волю слезам.
На следующий день в садике его встретила Анна Владимировна.
— Иван Петрович, понимаю, вам тяжело. Но ребёнку нужно внимание.
Он едва улыбнулся. Да, она была строгой, но дети её обожали.
Артём, забравшись к нему на руки, спросил:
— Пап, мы домой?
— Не знаю, сынок. На работу тебя не возьму, одного остаться не можешь…
Он оглянулся и шёпотом предложил:
— Может, сам посидишь, мультики посмотришь? Я быстро вернусь.
Артём хитро подмигнул:
— А вдруг мне станет хуже? Или я спички достану?
Иван фыркнул — сын и близко к спичкам не подходил, но мысль о температуре засела в голове.
— Ладно, поедешь со мной. Будешь у тёти Оли.
Артём надулся:
— Только не к ней! Её девчонки опять заставят меня буквы учить!
У Ольги было две дочки, младшая — всего на полгода младше Артёма, но обе командовали им, как куклами.
— Есть идеи получше? — усмехнулся Иван.
Артём высвободил рот из шарфа:
— Позови тётю Катю.
— Какую Катю?
— Ну, пап… Заключённую Воронцову.
Иван замер. Воронцова сидела за глупую ошибку — оказалась не с теми людьми не в то время. Работала уборщицей, помогала на кухне, нарушений за ней не было. Но оставить с ней сына?
Он позвонил Ольге. Та выслушала и сказала:
— Странно, но… Катя порядочная. Если нужно — приводи.
Через двадцать минут в дверь постучали. На пороге стояла Катя, глаза полны недоумения.
— Иван Петрович, что-то не так? Я вчера всё убрала…
— Всё в порядке, — он сделал паузу. — Артём приболел, мне надо на работу. Не могла бы ты посидеть с ним?
Она расслабилась, улыбнулась:
— Конечно.
Иван, немного успокоившись, передал ей лекарства и записку из садика.
— Вот, тут всё расписано. Буду звонить.
— Не волнуйтесь, — её улыбка была тёплой, и он подумал, сколько в ней доброты, которая могла бы пропасть зря.
Работы оказалось много. Он звонил дважды: первый раз — чтобы проверить, как дела. Катя ответила, потом трубку взял Артём, оживлённо рассказывая, как они играют в «медведей».
— Медведи?
— Ну да! Они едят, спят и рычат. Вот и я так делаю — даже когда лекарство пить не хочется.
Иван рассмеялся — такого хода он бы не придумал. Второй раз позвонил предупредить о задержке.
— Всё хорошо, температура спала, Артём играет, — ответила Катя.
— Буду через пару часов.
Домой он вернулся поздно. Тихо вошёл, предполагая, что сын спит. Из детской доносилось тихое пение. Иван замер — эту колыбельную когда-то пела ему мать. Мелодия, на грани русской и цыганской, была частью его детства.
Когда пение стихло, из комнаты вышла Катя и застыла, увидев его.
— Вы знаете эту песню? — спросил он.
Она опустила глаза:
— Мама пела мне… Слов не помню, но мелодию — да. Меня в три года отдали в детдом. Потом я нашла её в старых нотных тетрадях.
— Вы… из детдома?
— Не совсем. Меня брали в семейОна вздохнула и добавила: «Меня возвращали обратно четыре раза, но теперь я точно знаю — где-то у меня есть брат, которого я потеряла».
