С Артёмом мы познакомились на дне рождения у общей подруги. Мне только исполнилось двадцать два, я с отличием окончила педагогический вуз в Воронеже и верила, что впереди — вся жизнь. Росла я в маленьком городке под Курском, где родители воспитывали меня в строгости. «Сначала диплом, потом семья» — таково было их правило. И я покорно следовала ему, с грустью наблюдая, как однокурсницы влюбляются, гуляют до рассвета, а я — только конспекты да библиотека.
Он появился внезапно — яркий, как вспышка. Шутил так, что все вокруг смеялись, рассказывал истории, от которых замирали даже мужчины. Я никогда не встречала таких. Он смотрел на меня — и я таяла. Впервые в жизни сердце билось так часто. От этой любви я будто окрылилась: защитила диплом на «отлично», начала носить платья вместо привычных джинсов, даже маме сказала: «Кажется, это он». Через полгода мы расписались в ЗАГСе.
Свадьбу сыграли скромную — ближайшие родственники, шампанское и домашние пироги. А через год я узнала, что жду двойню. Испугалась тогда сильно — как справлюсь? Но Артём держал меня за руку на УЗИ и шептал: «Вместе всё получится». Первые годы были тяжелыми, но счастливыми. Он научился менять подгузники, качал детей по ночам, даже кашу варил, когда я валилась с ног. Казалось, вот оно — наша крепкая семья.
Но когда мальчики пошли в детский сад, что-то изменилось. Мужа всё реже можно было застать дома. «Завал на работе», «встреча с клиентами», «опоздает»… А потом — чужие духи на рубашке, звонки с незнакомых номеров. Я делала вид, что не замечаю, пока однажды не услышала в трубке её голос: «Это Ольга. Мы с Артёмом…» Он вышел из душа, увидел моё лицо — и даже не попытался оправдаться.
Так начались годы унижений. Ольга, потом Наташа, затем Ирина… Друзья шептали за спиной, соседки жалеюще качали головами. Я знала всё, но молчала — ради детей. Пусть растут с отцом, пусть видят, что семья цела. Мы жили, как чужие: общий холодильник, общие дети — и никаких чувств. Когда сыновья окончили школу и уехали в Москву учиться, я подала на развод. Артём даже не спорил. Взял чемодан, оставил мне квартиру — и исчез.
Я училась жить заново. Сначала было страшно одной, но потом открыла в этом свободу. Записалась в студию танцев, подрабатывала репетитором, даже съездила на Байкал — о чём мечтала с юности. Сыновья звонили, привозили внуков. Про отца они говорили редко, но я знала — общаются. Он помогал им деньгами, приходил на выпускные. Я не мешала.
А потом, ровно через двенадцать лет, раздался стук в дверь. Открываю — а там он. Седой, с глубокими морщинами, в потрёпанном пальто. «Можно?» — спросил тихо. Я пропустила, сама не понимая зачем.
Он пил чай с мёдом и каялся. Рассказывал, как бегал от одной к другой, но нигде не нашёл покоя. Как болеет спиной, как одинок. Говорил, что лишь со мной чувствовал себя по-настоящему живым. И что хочет вернуться.
Я слушала и чувствовала, как внутри рвётся что-то важное. Ведь когда-то я молилась, чтобы он сказал эти слова. Но теперь… Теперь я не знаю.
Он просил шанса. Я молчала. Потому что помню всё: его холодные ночи, чужие смсы, унизительные намёки подруг. Но помню и другое — его руки, бережно поддерживающие меня после родов, его смех, когда мы выбирали имена детям…
Что делать? Простить? Дать ему допить чай и проводить навсегда? Или…
Каждую ночь теперь я лежу без сна и спрашиваю себя: если это последний поезд — стоит ли его ждать?
