**Личный дневник. Запись от 15 октября.**
В каждой семье рано или поздно случаются размолвки. Кто-то ссорится из-за денег, кто-то — из-за наследства. Но в моей семье всё взорвалось, когда я с мужем отказались пустить пожить в нашу квартиру моего родного брата и его беременную жену. За это на меня обиделась мама — та самая Зинаида Павловна, которая всю жизнь носилась с сыном, как с писаной торбой, а теперь требует, чтобы «семья сплотилась».
А корни этой истории уходят далеко. Мне было двенадцать, когда умер папа. Для меня это стало настоящим ударом — я его обожала. Брату Витьке тогда только стукнуло семь, и с тех пор мама сосредоточила на нём всю свою заботу. Она решила, что он страдает сильнее всех, и задушила его гиперопекой, лишив шанса стать взрослым.
Пока я скребла полы, варила борщ и развешивала бельё — Витька разваливался на диване с телефоном. Меня загружали «по-взрослому», а он вечно оставался «маленьким», и это всех устраивало. Даже когда я поступила в институт, мама назвала меня эгоисткой. Пришлось подрабатывать, чтобы самой оплачивать аренду комнаты, еду и учёбу.
Я выбралась. Устроилась на хорошую работу, познакомилась с Мишей — серьёзным, трудолюбивым парнем, старше меня на три года. Он быстро стал моей опорой, и когда сделал предложение — я согласилась без раздумий. Свадьба была скромной, но душевной. Мы сразу решили: жить с роднёй не будем, лучше снимать, зато на своих условиях. Стали откладывать на свою квартиру.
Когда умер отец Миши, его мать сильно горевала. Её сестра, живущая в Сочи, позвала вдову пожить у моря. Та согласилась — нужно было прийти в себя. У неё в центре Казани была большая четырёхкомнатная квартира. Мы с Мишей предложили: давай сдадим её, а деньги будем пересылать тебе. За порядком проследим. Свекровь растрогалась. Так и началось: аренда, стабильные переводы, взаимное доверие. Через год она сама предложила переписать квартиру на Мишу. Сказала: «Вы надёжные, хорошие. Пусть хоть это будет вашей поддержкой».
Пока одни работали, другие деградировали. Мой брат Витька к своим двадцати пяти годам ничего не добился. Работы не держался, жил с мамой. А тут — неожиданная новость: беременная восемнадцатилетняя девушка, с которой он знаком едва пару месяцев. Зинаида, раньше глушившая конфликты упрёками, теперь постоянно скандалила с невесткой. В квартире стало нечем дышать.
И тут мама узнала, что квартира в центре — теперь собственность Миши. Как по щелчку, с коробкой «Птичьего молока» и банкой малинового варенья, она нагрянула в гости. Улыбалась, называла Мишу «сыночком», меня — «родной». Всё было ясно: пришла просить.
«Наташ, ты же понимаешь, Витьке сейчас тяжело. Молодая жена, ребёнок скоро. У вас есть возможность помочь — пусть поживут у вас. Вы и без этих денег проживёте. Родных надо поддерживать», — заливалась мама сладким голосом.
Но я лишь тяжело вздохнула:
«Мам, ты сама его таким сделала. Он ни дня не работал, потому что ты не заставляла. Ни за что не отвечал, потому что ты решала за него. Ты вырастила дитя, которому уже двадцать пять. А теперь хочешь, чтобы мы за него платили. Нет. Мы с Мишей выплачиваем ипотеку, и аренда — единственный способ с ней справляться. Мы никому ничего не должны».
«Я ради тебя всю жизнь положила! А ты мне вот так! Даже брату помочь не хочешь?!» — вспылила Зинаида.
«Ты никогда не клала жизнь ради меня, мама. Я сама всё себе построила. Сама работала, сама училась, сама выживала. А Витька — твоя забота. И твоя ошибка. Так что будь добра, сама решай, куда его селить».
С того вечера мама со мной не разговаривает. Мне тяжело, но я не отступлю. Потому что знаю: стоит один раз уступить — и мы с Мишей окажемся крайними. Брат «поживёт немного», потом «пока ребёнок маленький», потом «в садик устроимся» — и так на годы. А моя жизнь?
Правильно ли я поступила? Кто-то скажет — жёстко. Кто-то — разумно. Но я уверена: родственные узы — не пожизненная индульгенция. Особенно когда речь о тех, кого годами растили в праздности.
