Шурина предложила отправить мать в дом престарелых — и чуть не довела её до инфаркта
Вчера мой муж впервые в жизни намертво поссорился со своей младшей сестрой. Раньше он был для неё как каменная стена — защищал, выручал, покрывал, прощал. Нянчился с ней, как с малым ребёнком, даже когда она уже взрослой бабой городила чепуху. Но то, что она учудила сейчас — перешло все границы. Я и подумать не могла, что родной человек способен на такое.
Моя золовка Наталья всегда была непростой. Она из тех, кто уверен, что все вокруг ей обязаны. Вечно кто-то виноват, вечно кто-то должен — только не она сама. То у неё денег нет, то жильё не устраивает, то мужчины не те. И каждый раз мой муж, Максим Сергеевич, вытаскивал её как мог. Она «одалживала» деньги, но слово «вернуть» для неё не существовало. Он знал, я знала — ничего не вернётся.
Их мать, Галина Петровна, растила их одна. Муж сбежал к другой, а потом и ту бросил. Детей он не признавал, алименты не платил, в воспитании участия не принимал. Только в паспорте числился отцом. Понятно, что Галина Петровна тянула всё сама и, конечно, баловала младшую — так часто бывает. Наталье доставалось всё самое лучшее: обновки, подарки, ласка. А Максим с детства привык быть опорой — помогал, подрабатывал, отвечал за всё.
Но Наталья выросла в человека, с которым невозможно договориться. Ещё с подросткового возраста она крутилась в сомнительных компаниях, школу едва окончила, учиться не хотела. Позже Максим оплатил ей курсы парикмахера, но и это прошло даром. Работать она не хотела — клиентов подводила, на заказы опаздывала, обещания не выполняла.
Дважды была замужем — оба брака развалила по своей глупости. Мужики попадались терпеливые, но Наталья считала, что всё должно вертеться вокруг неё. Не вышло. А теперь — ни денег, ни жилья, ни работы. И вот её новый план: продать мамину квартиру, саму Галину Петровну сдать в дом престарелых, а себе купить однокомнатную и открыть «салон красоты мечты».
Когда я это услышала — у меня руки затряслись. Узнала я всё не от Натальи, а от самой свекрови. Позвала она меня на чай, села напротив, посмотрела в глаза и прошептала, будто боялась сказать вслух: «Дочка хочет, чтобы я ушла. Совсем. Квартиру продать, а меня — в дом престарелых. Думала, шутит, а она всерьёз…» И тут же — слёзы. Я смотрела на пожилую женщину, у которой дрожали руки, и не верила своим ушам.
Она просила не говорить Максиму — мол, сердце не выдержит. Но как я могла молчать? Пришла домой и выложила мужу всё. Тихо, с болью, но честно.
Он сначала молчал, потом вскочил, накинул куртку, и через полчаса уже стоял у Натальиной двери. Вернулся только через час. В глазах — злость, горечь, презрение.
— Выгнал, — только и сказал он. — Велел к матери не подходить и на наш порог больше не показываться. Она визжала, орала, обвиняла тебя, будто ты её «подставила», будто сама на квартиру глаз положила. И что «всем отомстит»…
Но я — не виновата. Сделала то, что должна была. Потому что если бы промолчала, Наталья бы уговорила Галину Петровну, и та в своей мягкости согласилась бы — ради «счастья» дочери. И осталась бы в старости без угла.
Теперь Максим говорит — забудь. Заблокируй её. И не смей общаться. А Галина Петровна переживает. Всё-таки дочь. Какая ни есть — родная кровь. Не может простить, но и отречься не получается.
А у меня один вопрос к вам, читатели: а если бы Максим поступил иначе? Допустим, мать забрали бы к нам, а Наталья осталась в квартире? Стала бы она заботиться? Или выжила бы её в итоге? Почему взрослый человек не может жить с родной матерью, если уж так нуждается? Или всё-таки муж был прав, поставив точку?
Иногда, чтобы спасти близких, приходится резать по живому…
