Мой четырёхлетний сын всё время рыдал, когда оставался с бабушкой. Узнав причину, я онемела.
Я всегда думала, что в нашей семье всё крепко и надёжно. Ну, бывали тёрки, но у кого их нет? Особенно со свекровью, Галиной Петровной. Мы никогда не были близки. Она смотрела на меня, будто я украла её сына, утащила из-под родного ковра. Но, несмотря на лёд между нами, я доверяла ей самое дорогое — нашего Алёшку. Казалось, бабушка не может обидеть внука.
Когда работа закрутила нас с мужем, мы решили, что два раза в неделю свекровь будет забирать Алёшу из садика в нашем городке под Нижним Новгородом. Вроде бы всё гладко: ребёнок с бабушкой, а мы можем перевести дух, разгребая дела. Но вскоре я заметила — что-то не так.
Алёша стал другим. В дни, когда приходила Галина Петровна, он вцеплялся в меня, заливаясь слезами, и умолял не отдавать его. Сначала я думала — капризы. Может, не хочет уходить из садика или просто устал. Но тревога росла. После возвращения он был будто не свой: молчаливый, закрытый, словно в себе. Иногда отказывался от еды, сидел в углу, уставившись в стену. А однажды, когда зазвонил телефон и я сказала: «Это бабушка», он дёрнулся, как от щелчка, и забился под стол. Тут я поняла — дело плохо.
Я попыталась поговорить с ним. Сначала молчал, только прижимался, дрожа, как зайчонок. Но я пообещала: «Расскажешь — больше не оставлю тебя с ней». Тогда он разрыдался и выдавил:
— Мам, она меня не любит… Говорит, я плохой…
Сердце сжалось, в глазах закипели слёзы, но я сдержалась.
— Что она делает, солнышко?
— Кричит, если я шумлю. Говорит, что я ей мешаю. А ещё… запирает в комнате и велел думать, как надо себя вести…
Кровь ударила в виски, пальцы впились в подлокотники, будто хотели раздавить их.
— Ты там был один? Долго?
— Да… А когда я плакал, она злилась ещё больше…
Дыхание перехватило. Я не могла поверить, что эта женщина, которой доверила сына, способна на такое. Мой мальчик, моё солнце, запертый в четырёх стенах, один со своим страхом! В тот миг во мне что-то переломилось.
Я сразу позвонила мужу, голос дрожал от бешенства и боли. Рассказала всё. Он сначала опешил, пытался защитить мать: «Она не могла… Ты что-то не так поняла». Но когда он сам сел напротив Алёши, посмотрел в его испуганные глаза и услышал то же самое, сомнений не осталось. Лицо его стало каменным.
Мы поехали к Галине Петровне. Она встретила нас с привычной сухостью, но когда я прямо спросила, зачем она запирала моего ребёнка, её маска сползла. Она вспылила:
— Он совершенно невоспитан! Других методов он не понимает!
Я дрожала, едва сдерживая крик:
— Воспитывать?! Запирая в комнате? Доводя до слёз?! Вы с ума сошли?!
Она стиснула губы, отвернулась. Муж смотрел на неё с такой болью, что мне стало его жалко. В тот день мы решили: Алёша больше не придёт к ней. Муж пытался сохранить хоть какие-то отношения, но я не смогла. Простить её? Нет. Никто не имеет права так ломать моего ребёнка.
Прошло время. Алёша снова стал весёлым, играет, не вздрагивает от каждого звука. А я усвоила урок на всю жизнь: если ребёнок плачет без причины — причина есть. Глубокая, страшная, но есть. И наш долг — найти её и защитить, даже если ради этого придётся разорвать любые связи. Я больше никогда не позволю никому обижать своего сына.
