Когда-то давно, в тихом городке под Нижним Новгородом, жила наша семья. Думала я тогда, что у нас всё крепко, как дубовый сруб. Хоть и не ладилось у меня со свекровью, Марфой Семёновной. Глядела она на меня исподлобья, будто я не сноха, а лихая разлучница, что её сына из-под родительского крова увела. Но внука, Ванюшку нашего, я ей всё же доверяла – разве ж бабка родному дитятку зло причинит?

А как с мужем в делах по уши увязли, решили – дважды в неделю пусть свекровь забирает Ваню из сада. Вроде и дитю хорошо, и нам легче. Да только вскоре я заметила – что-то неладно.

Как день её визита, так мой мальчонка за подол хватается, ревёт, словно его на плаху ведут. Сперва думала – просто капризничает, не хочет из сада уходить. Но потом стала видеть: возвращается он домой будто подменили. Сидит в уголке, ни смеха, ни болтовни. А то и вовсе от каши отворачивается, в стенку смотрит пустыми глазами. Раз как зазвонил телефон, я говорю: «Марфа Семёновна звонит» – а он аж подскочил, словно огнём обжёгся, да под лавку забился. Тут уж я поняла – дело нешуточное.

Долго уговаривала сына рассказать. Пока не пообещала, что к бабке больше не поедет, – не открылся. А как расплакался, так и выдохнул сквозь слёзы:

– Мам, она меня не любит… Всё твердит – я дурной да непутёвый.

Сердце во мне оборвалось, но я сдержалась.

– А что ещё она делает, родной?

– Кричит, коли я не сижу смирно. Говорит – мешаю. А то и вовсе в горницу засовывает, дверью щёлкнет: «Сиди, да подумай, как себя вести!»

Кровь в жилах застыла, а пальцы так врукоткати вцепились, что побелели.

– Одного тебя оставляла? Надолго?

– Да… А коли я плакать начинал – ещё пуще злилась.

Дух перехватило. Не верилось, что эта, казалось бы, строгая, но родная женщина на такое способна. Мой кровиночка, моя радость, взаперти, один, с рёвом и страхом! В тот миг что-то во мне надломилось.

Мужу сразу позвонила – голос дрожал, будто в лихорадке. Рассказала всё. Он сперва отмахивался: «Мать не такая… Наверное, мальчик выдумал». Но как сам посмотрел в Ванины глаза, полные слёз, да те же слова услышал – дрогнул. Лицо стало каменным.

Поехали к Марфе Семёновне. Встретила нас, как всегда, с холодком в глазах. Но как я напрямик спросила: «Зачем ребёнка в четырёх стенах держала?» – спокойствия как ветром сдуло. Вспыхнула, зашипела:

– Распущенный мальчишка! Никакого послушания! Я его в строгости держала – может, хоть так порядку научится!

Гнев так и хлынул из меня, еле сдержалась:

– В строгости?! Это ты запертого в тёмной горнице ребёнка строгостью называешь?! Да он тебя теперь боится, как волка! Она губы сжала, будто замок на сундуке. Муж смотрел на неё – и в глазах такая горечь была, что я аж вздрогнула. В тот день мы решили: Ваня к ней больше ногой не ступит.

Шли годы. Ваня опять стал весёлым, озорным. А я запомнила навек: если дитя без причины плачет – причина есть. Пусть и спрятана за семью замками. Наш долг – её найти. И защитить. Даже если ради этого придётся идти против самых близких. Никто не смеет обижать моё дитя – будь он хоть царём, хоть родной бабкой.