Мне довелось выставить родную мать за порог. Не было сил терпеть её нрав дальше.
В детстве мама была для меня целым светом. В нашем тихом городке под Калугой она укладывала меня спать, читала сказки, заплетала тугие косички перед школой. Я верила — так будет всегда: её ласковые руки, тёплые слова, уютное чувство защищённости.
Но годы шли, и её забота стала похожа на невидимые цепи. Она влезала во все: во что я одета, с кем говорю, что ем. Малейшее возражение — и начиналась буря: слёзы, крики, упрёки.
— Всю жизнь тебе отдала! А ты… — бросала она, если я осмеливалась возразить.
Время лишь усугубляло дело. Я вышла замуж за Артёма, родила дочь Алину. Но мать отказывалась видеть во мне взрослую. Она врывалась без спроса, командовала на кухне, поправляла мужа, будто он мальчишка.
— Он ребёнка держать не умеет! — кричала она. — А ты что ему ставишь на стол? Разве это еда?
Я пыталась мягко объяснить, что теперь у меня своя семья, свои порядки. Но её уши были глухи.
— Это мой дом! — твердила она.
И правда — квартира досталась от бабушки, и это давало ей право распоряжаться нами, как ей вздумается.
Но терпению пришёл конец.
В тот вечер я вернулась с работы счастливая — получила повышение. Хотела отметить с Артёмом, открыть шампанское. Но дома меня ждала беда: в зале сидела мать, а перед ней рыдала моя Алина, закрыв лицо руками.
— Что случилось? — бросилась я к дочери, сердце сжалось от её слёз.
— Бабушка сказала, что ты плохая… Что мне лучше жить с ней, — всхлипывала она.
Во мне что-то рухнуло. Гнев, боль, обида — всё слилось в один пожар.
— Ты переступила черту, мама! — голос дрожал, едва сдерживая ярость.
Она лишь махнула рукой, будто дело пустяковое:
— Правду сказала. Вечно на работе, ребёнок без присмотра. Какая же ты мать?
— Какая мать?! — перебила я, задыхаясь. — А ты была хорошей, когда порола меня за тройки? Когда душила своими правилами, не оставляя мне права на свой голос?
Впервые в её глазах мелькнула растерянность. Она хотела что-то сказать, но слова застряли.
— Неблагодарная! — выкрикнула она, но голос дрогнул.
Я сделала глубокий вдох и произнесла то, что копилось годами:
— Ты больше не живёшь здесь. Уходи.
Мать встала, хлопнула дверью так, что стёкла зазвенели, и скрылась. С тех пор не возвращалась.
Первые дни были адом. Вина грызла меня, пустота казалась бездонной. Я мучилась вопросом: как я могла выгнать родную кровь? Но потом пришло облегчение — будто гора с плеч. В доме наконец воцарился покой, не отравленный её вечным ворчанием. Мы с Артёмом впервые почувствовали себя хозяевами своей жизни.
А мать… Сняла комнату в городе, устроилась куда-то. Иногда звонит, шлёт короткие письма. Но я больше не та девочка, которую можно взять измором или угрозами. Теперь я сама решаю, кто достоин быть в моей жизни. И этот выбор — моя первая настоящая свобода.
