**22 мая, вечер.**
Сидела Марина, чистила картошку для щей, как вдруг — стук в дверь. Руки об фартук вытерла, пошла открывать. Гостей не ждала, время позднее. На пороге — теща, Анна Петровна, с которой отношения всегда были… ну, сами знаете. В руках — огромный торт в коробке.
— Ну чего замерла, доча? Бери! — бодро сказала она. — Еле донесла. «Прага», твой любимый. Сергей, говорят, тоже обожает.
Марина остолбенела. Мать никогда не приходила без звонка. И уж тем более — не с тортами.
Из комнаты вышел Сергей, муж Марины. Увидел тещу — брови в потолок.
— Сергей, ты не против? — вдруг спросила Анна Петровна, будто невзначай. — Захотелось чаю с вами попить…
Сергей молча смотрел на женщину, с которой десять лет водил холодную войну. Слышал, но верить отказывался.
…Шутки про тещ он терпеть не мог. Все они казались ему слишком добрыми. Его отношения с Анной Петровной, матерью Марины, не сложились с первой же встречи. Она смотрела на него, как следователь на подозреваемого. Букет не понравился. Шутки — тем более. На прощание даже кивка не удостоила. Каждый визит — как допрос с пристрастием.
Но он любил Марину. Тихий, кроткий ангел — полная противоположность матери. И когда та сказала, что ждет ребенка, Сергей, не раздумывая, сделал предложение.
— Только без шума, — предупредил он. — Поставим всех перед фактом. А то твоя мама всю малину испортит.
Так и сделали. Расписались без гостей. Анна Петровна, узнав, скривила губы: «Ну, счастья вам». Но в душе закипела. А когда про беременность услышала — разрыдалась. Не от радости. От злости. Она мечтала о другом зяте. И решила: раз не вышло разлучить — надо внуков против отца настроить.
Стала приходить часто, нянчиться с малышами и шептать, шептать, шептать…
— Папа вас не любит… Он чужой… Притворяется хорошим…
Марина ничего не замечала. Сергей пропадал на работе. Возвращался поздно, целовал детей в макушку и падал в кровать.
Потом родился второй. История повторилась. Но однажды старший, забравшись к нему на колени, спросил: «Пап, а правда, ты нас отдашь чужим дядям?» Тут Сергея осенило: хватит.
Ночью поговорил с женой. Жестко. Без крика, но так, что дрожь пробила.
— Уедем. К моим. Пусть твоя мать подумает, к чему ведет.
Марина, хоть и робко, согласилась. К утру вещи были собраны, и семья перебралась к свекрови. Анна Петровна осталась одна. Без внуков. Без дочери. Без власти.
Первые дни злилась. Потом плакала. А потом… тишина. Гробовая. Услышала наконец собственные мысли. И однажды зашла в церковь.
Батюшка выслушал исповедь молча. Затем тихо сказал:
— Кто детей против отца настраивает — губит их души. И свои грехи на них перекладывает. Бог не простит, пока ты сама не попросишь.
Не спала всю ночь. А утром купила «Прагу», ту самую, любимую. И пошла.
…Когда чай разлили, Анна Петровна вдруг встала. Все обернулись. Она покраснела, но заговорила:
— Я… была не права. Прости, Сергей. И за те гадости детям — тоже. Надеюсь, малы и забудут. А ты… не забывай, что ты хороший отец. Спасибо за семью. Очень хочу… чтобы вы вернулись. В гости хоть.
Села. Но тут же поднялась и, глядя Сергею в глаза, прошептала:
— Прости меня, сынок. По-настоящему.
Он обнял ее. Крепко. Искренне.
— Давно простил, мама…
Повернулся к Марине, улыбнулся:
— Завтра домой. Засиделись тут.
— Ой, как дети обрадуются! Все про тебя спрашивают, — Марина прижалась к матери. Смеялась сквозь слезы.
Анна Петровна тоже вытирала щеки. Но теперь — от счастья.
**Вывод:** иногда лишь потеряв, понимаешь, что дорого. А чтобы исправить — нужно мужество постучаться с тортом… и покаянием.
