Моё терпение лопнуло: Почему дочь моей жены больше никогда не переступит порог нашего дома
Я, Дмитрий, человек, который два долгих, мучительных года пытался выстроить хоть какие-то отношения с дочерью моей жены от её первого брака, дошёл до предела. Этим летом она перешла все границы, которые я с трудом удерживал, и моё терпение, висевшее на волоске, рухнуло под напором гнева и отчаяния. Готов рассказать эту душераздирающую историю драму, полную предательства и боли, которая закончилась тем, что я навсегда закрыл перед ней двери нашего дома.
Когда я встретил свою жену, Елену, она несла на плечах обломки прошлого неудачный брак и двадцатилетнюю дочь по имени Варвара. Их развод случился тринадцать лет назад. Наша любовь вспыхнула как пожар: короткий, страстный роман, который стремительно привёл нас к свадьбе. Первый год совместной жизни я даже не пытался сблизиться с её дочерью. Зачем лезть в жизнь чужой девчонки, которая с первого взгляда смотрела на меня как на врага, пришедшего разрушить её мир?
Враждебность Варвары была очевидна, как солнце в полдень. Её дедушки и отец постарались отравить её разум, внушая, что новая семья матери это конец её привилегиям: безраздельной любви и достатку, которые когда-то принадлежали только ей. И они не совсем ошибались. После свадьбы я заставил Елену устроить серьёзный разговор. Я был в ярости она тратила почти всю зарплату на прихоти Варвары. У Лены была хорошая работа, она исправно платила алименты, но этим не ограничивалась, покупая дочери всё, что та пожелает: от последних моделей ноутбуков до дорогущей одежды, которая пожирала наш бюджет. Наша семья, ютившаяся в скромном доме под Рязанью, едва сводила концы с концами.
После скандалов, от которых дрожали стены, мы выработали хрупкое перемирие. Деньги для Варвары сократили до минимума алименты, подарки на праздники, иногда поездки но безумные траты, казалось, наконец прекратились. По крайней мере, я так думал.
Всё рухнуло, когда родился наш сын, маленький Артём. В моём сердце затеплилась надежда мне грезилось, что дети подружатся, будут расти как настоящие брат и сестра, связанные смехом и общими моментами. Но в глубине души я понимал, что это несбыточная мечта. Разница в возрасте была огромной двадцать один год а Варвара возненавидела Артёма с первого его вздоха. Для неё он был живым оскорблением, доказательством, что время и деньги матери больше не принадлежат только ей. Я пытался вразумить Лену, но она с фанатичным упорством цеплялась за иллюзию семейной гармонии. Утверждала, что важно, чтобы оба ребёнка чувствовали её любовь. В конце концов я сдался. Когда Артёму исполнилось полтора года, Варвара начала наведываться в наш уютный дом под Воронежем, якобы чтобы «поиграть с братиком».
И тут мне пришлось с ней столкнуться. Не мог же я делать вид, что её нет! Но между нами не проскочило ни искры тепла. Варвара, подогретая ядовитыми словами отца и дедов, встречала меня ледяной злобой. Её взгляды пронзали меня насквозь, каждый из них обвинял меня в краже матери, её жизни.
Потом начались мелкие, но гадкие пакости. Она «случайно» опрокинула мой одеколон, оставив на полу осколки и едкий запах. «Нечаянно» насыпала перец в мой суп, превратив его в несъедобную бурду. Однажды испачкала мою любимую кожаную куртку в прихожей грязными руками, едва скрывая ухмылку. Я жаловался Лене, но она лишь отмахивалась: «Мелочи, Дима, не раздувай из мухи слона».
Кульминация наступила этим летом. Лена привезла Варвару к нам на неделю, пока её отец отдыхал на Чёрном море, под Сочи. Мы жили в нашем доме под Липецком, и вскоре я заметил, что Артём стал беспокойным. Мой лучик, обычно такой весёлый и спокойный, начал капризничать, плакать по пустякам. Я думал, что это жара или зубы пока не увидел правду своими глазами.
Однажды вечером я тихо зашёл в комнату сына и остолбенел. Варвара стояла там, исподтишка щипая его за ножки. Он рыдал, а она ухмылялась, с торжеством делая вид, что ничего не происходит. Вдруг я вспомнил мелкие синяки, которые раньше замечал на его теле списывал на то, что он упал, ведь он активный ребёнок. Теперь всё стало ясно. Это она. Её руки, полные ненависти, причиняли ему боль.
Ярость накрыла меня как волна, гнев, который я едва сдержал. Варваре почти двадцать два она не невинное дитя, не ведающее, что творит. Я рявкнул на неё так, что дом содрогнулся, а стёкла, казалось, треснули. Но вместо раскаяния она выплеснула на меня яд, крича, что хочет, чтобы мы все сдохли. Тогда, говорила она, она вернёт мать и её деньги. Как я удержался, чтобы не ударить её, не знаю наверное, потому, что держал на руках Артёма, вытирая его слёзы.
Лены не было дома она уехала за продуктами. Когда она вернулась, я рассказал ей всё, с сердцем, колотившимся как молот. Но Варвара, как и следовало ожидать, устроила спектакль рыдала и клялась, что невинна. Лена поверила ей, а не мне. Сказала, что я преувеличиваю, что гнев застил мне разум. Я не спорил. Просто поставил условие: это был последний раз, когда эта девушка переступала порог нашего дома. Я взял Артёма, собрал вещи и уехал на несколько дней к сестре в Тулу. Мне нужно было остыть, иначе я бы сорвался.
Когда я вернулся, Лена встретила меня с упрёком во взгляде. Она обвинила меня в несправедливости, утверждая, что Варвара рыдала без остановки и умоляла поверить в её невиновность. Я молчал. У меня не было сил объяснять или разыгрывать драму. Моё решение твёрдо: Варвара сюда не вернётся. Если Лена думает иначе пусть выбирает: её дочь или наша семья. Здоровье и покой моего сына для меня важнее всего.
Я не отступлю. Пусть Лена решает, что для неё дороже: крокодиловы слёзы Варвары или наша жизнь с Артёмом. С меня хватит этого кошмара. Дом должен быть крепостью, а не полем боя, пропитанным злобой и интригами. Если придётся, я без колебаний подам на развод. Мой сын не будет страдать из-за чьей-то ненависти. Никогда. Варвара вычеркнута из нашей жизни, а я захлопнул дверь с железной решимостью.
