Бабка Валеру не любила, не признавала.
Чужой он, не наш, шептала Анна Фёдоровна соседкам у лавки.
Ну что ты, Ань, да как же не ваш? Глянь-ка, вылитый твой Мишка!
Знаю умом, что сын Мишкин, а сердцем нет. От дочки да, внуки родные. А от сына не лежит душа. Да и живёт не с нами. Бегает, конечно, лопочет: «бабуля, бабуля» А не могу! Взгляну ну чисто Суздальская кровь, не моё, не родное.
А ведь правда, поддакнула другая старушка. У меня покойная мать так же: Лизку мою души не чаяла, а от сына ребятишек терпеть не могла. Внуки как внуки. Серёжка, бывало, обижается. А она ему: «Не серчай, сынок, от дочки своё, а от тебя прости уж».
И у меня так!
И у нас
Ой, бабоньки, да я сама грешна. Внучка от дочки чистый ангел: глазки, носик, ямочки на щёчках. С дедом не налюбуемся. А от невестки Сынов, понимаю, а принять не могу. Мало того, что в их породу, так ещё вечно сопливый, грязный. Говорю ей следи за ребёнком, а она фыркает: «Когда мне? Мужу чистоту подавай да обед горячий».
Я ей: «А другие-то как? Другие и работают!» Бабки наши вставали затемно, на дойку бежали. Я бывало: квашню замешу, хлеб поставлю, печь истоплю только в духовку сажать, а тут беги, на ферму.
Разбудишь Таньку, а она спит на ходу. Оставила как-то, деду наказала присмотреть. Ну, думаю, поможет, хлеб в печь поставит. Сердце ёкнуло попросила Дуняшу подменить, сама домой.
А дочка спит, хлеб по столу расплылся, волосы в тесто Головушку на руку положила, сладко так сопит. Ох!
«Деда, ты чего?» кричу. «А что?» «Хлеб же пропал!» «Ну и что? Не убежит».
Повернулся, в исподнем ушёл. Чудит старый
Разговор плавно перетёк на другое.
Анна Фёдоровна молча брела домой, понимая таких, как она, много.
А Валерка к бабке тянулся. Казалось так ближе к отцу. Уехал папка на Север, когда Валерка мал был. Осваивал новые земли. Не возвращается. А Валерка ждёт, любит. Письма пишет, бабушке носит.
Мать ворчит: «Старая ведьма знает, где твой папаша без пути пропадает». Но Валерка уверен мать любит отца. Просто злится, что её с собой не взял.
Куда бы он её взял? С Валеркой-то что делать? Должна понимать.
Иногда мать кричит, что он с отцом жизнь ей сломали. «Выйди я за Петьку Соколова детей бы нарожала, жила бы как купчиха».
Валерка попробовал сыр в масле покатать в грузовике, что баба Аня на день рождения подарила. Орала тогда мать! Хотела выбросить. Но Валерка вцепился. Казалось это отец прислал. Так и было: папка деньги бабке передал на подарок. А мать кричит: «Выкинь!»
Покатал Валерка сыр не понял, что в такой жизни плохого?
Вот вернётся отец заживут лучше этих Соколовых! Перестанет мать жалеть, что за Петьку не вышла.
Пришёл Валерка к бабке, а там Людка, двоюродная сестра. Избалованная, но простительно младше на два года.
Мне бабуля куклу подарила! Вот! язык показывает.
Валерке что? Он в куклы не играет.
А мне сейчас блины со сметаной! дразнится девчонка.
Всем будет, бурчит бабка. Всё же заступилась потеплело у Валерки на душе. Любит, значит.
А бабка Людку отчитывает:
Чего разболталась? Он за порог не вышел! Пойдут слухи крапивой отхлещу!
Не дёрнешь!
Это почему?
Ты меня любишь! Я твоя любимая внучка, красавица, умница! лезет на руки.
Ах ты, проказница моя!
***
Не дождался Валерка отца. Тот сгинул на Севере.
Мать вышла за дядю Петю Соколова, брата того самого Петьки. Мужик хороший, Валерку не обижал. Не как своих двоих любил, но и не притеснял. Бабка Петькина, Таисия Ивановна, тоже хорошо к нему относилась.
Жил Валерка неплохо. К бабке бегал. Только письма отцу больше не писал.
Перед армией узнал у отца новая семья, дети. Сюда не ездит, зато бабка Анна к нему регулярно наведывается.
Обидно стало. Спросил бабку почему молчала? Он ведь ждал
Бабка отмахнулась: «Баловство. Письма в столе лежат. А отец алименты исправно платил. Твоя мать на них детей от другого растила».
Валерка тогда напился первый и последний раз. Ругался на мать, бабку, отца.
Мать хотела кричать, «алкашом» обзывать, но дядя Петя её осадил, Валерку в гараж увёл. Тот ревел. В детстве не плакал, а тут Вылил всё: как в школе дразнили «безотцовщиной», говорили, что мать его «нагуляла».
Драться научился. А ещё ходил к бабке Ане, доказывая, что у него есть семья. Чувствовал не рады, но упрямился. Письма писал, которые бабка в стол прятала.
Дядя Петя вытер ему слёзы:
Слушай, Валерка Ты мне как сын. Нет, ты и есть сын, старший. Пусть не родной, но десять лет вместе значит
Сидят мужики, лбами упёрлись, ревут.
Сынок!
Батя!
Увидела мать хотела кричать за открытую водку, да передумала. Велела младшим не мешать: «Отец с братом разговаривают».
Перед армией Валерка к бабке зашёл. Та бурчала, но благословила. Людка же язвила: «Слава богу, алименты кончились». Бабка промолчала.
***
Служба быстро прошла. Вернулся возмужавший Валерка радость родителей. С того дня в гараже дядя Петя только «сыном» его зовёт. И все привыкли.
Бабка Тася гордится внуком. Рукастый он, всё умеет. Только вернулся забор ей чинит
А Людка у бабки поселилась. Валерке наказала не приходить: «У отца своя семья. Да и кто знает, твой ли он?»
Бабка молчала. Валерка больше не приходил.
Женился, дом в райцентре купили, родителей с бабкой Тасей к себе забрали. Двоих детей родили. Живёт, не тужит.
Как-то спину прихватило. Дядя Петя предупреждал: «Не таскай тяжести!» Не послушал вот результат. Идёт по больнице, слышит крик:
Моё дело? Вы врачи вот и лечите! Куда я её дену?
Анне Фёдоровне домашний уход нужен.
Ага, горшки таскать! Лечите!
В дом престарелых тогда
Живые дети, внуки и в стардом? Стыд, Галя!
Оформляйте, равнодушно говорит Людка.
Валерка входит:
Никуда не надо. Я заберу.
Вы кто?
Внук.
Документы?
Конечно, усмехнулся.
Людка фыркает:
Явился! На наследство зарядился. Шиш тебе! Бабка мне всё переписала!
Хлопнула дверью.
Забрал Валерка бабку. Мать качала головой: помнила, как он в детстве к ней ходил, верил в её любовь, а та всем жаловалась, что терпеть не может.
Бабка ожила. Ходить стала, правнуков нянчила, прощения просила.
А когда время пришло Людка даже проститься не пришла. Родители телеграмму послали, денег немного. Она, конечно, присвоила, да бог с ней
Вот тебе и нелюбимый внук, судачили в посёлке.
Те, кто внуков делил на любимых и нелюбимых, задумались: а вдруг и с ними так?
Взвесьте, Марья, конфет побольше Внукам отнесу.
***
Вот как бывает. Любимой внучке душу отдавала. А внуку от сына ничего. Даже за своего не считала. А доживала у него. И сидела теперь в его доме, у окна, в кресле, что он сам смастерил крепком, с подлокотниками, чтобы не упасть. Слушала, как внуки смеются за стеной, как зовут её «бабуля», не зная, что когда-то она отворачивалась от их отца, не желая признать. А теперь гладила по голове, целовала в макушку, шептала: «Родненький, прости старую дуру». И Валерка молчал. Не сказал ни слова обидного. Только кивал и приносил чай, тёплый, с малиной, как она любила.
