«Я буду заходить, когда захочу у меня есть ключи», заявила свекровь и ввалилась к нам в спальню в пять утра…
Скрип замка заставил меня замереть с мокрой тряпкой в руке. Я как раз оттирала липкое пятно от варенья, которое притащила Ирина Борисовна, и этот звук узнала сразу.
Паша еще спал. Воскресенье, половина девятого утра.
Дверь распахнулась, и на пороге возникла свекровь. В одной руке сетка с чем-то зеленым, в другой поводок с ее крошечной, вечно дрожащей собачонкой.
Лерочка, вы еще спите? бодро спросила она, переступая порог. Я вам укропчика принесла, своего, с дачи.
Я выпрямилась, чувствуя, как напрягается спина.
Доброе утро, Ирина Борисовна. Мы спим. Точнее, Паша спит.
Она проигнорировала мои слова и поплыла в сторону кухни. Песик, для приличия тявкнув, засеменил за ней.
Ну я же тихонечко. Чего вы сразу. Я на рынок спешила, думаю, занесу. А то купите какой-нибудь, с нитратами.
Я пошла за ней. Мое утро единственное в неделе, когда можно было не торопиться, рассыпалось на глазах.
Мы бы купили. Или вы бы позвонили, мы бы спустились.
Ирина Борисовна обернулась, и ее взгляд стал жестким, оценивающим. Она скользнула глазами по моей старой футболке, босым ногам и растрепанным волосам.
Лерочка, ну что за глупости? Зачем вам спускаться? У меня же ключи есть.
Она сказала это так, будто дарила мне величайшее благо. Как будто эти ключи были не от моей квартиры, а от рая.
Вечером я все-таки решилась. Паша смотрел какой-то сериал, лениво почесывая живот.
Паш, нам надо поговорить про твою маму.
Он вздохнул, не отрывая глаз от экрана.
Лер, опять? Она же просто укроп принесла.
Она вошла в нашу квартиру в девять утра в воскресенье без звонка. Открыла дверь своими ключами. Это ненормально.
А что тут такого? Она же мама. Не чужой человек.
Я села рядом, взяла пульт и выключила телевизор. Тишина, которая воцарилась, сделала мои слова еще громче.
Паша, это наш дом. Наше пространство. Я хочу иметь возможность ходить здесь без одежды, если мне так захочется. Хочу просыпаться не от скрипа замка.
Ой, ну какие крайности, он скривился. Без одежды она захотела. Мама же заботится.
Тогда пусть оставляет свою заботу за порогом. Или хотя бы звонит перед тем, как войти. Давай попросим ее вернуть ключи.
Паша подскочил, будто его ошпарили.
Ты с ума сошла? Забрать у мамы ключи? Это же обида! Она же жизнь на меня положила, а я у нее ключи отберу? Она же подумает, что мы ее вычеркнули из жизни.
А сейчас она вычеркивает нас! сорвалась я.
Он смотрел на меня так, будто я предложила ограбить банк. В его глазах был и страх, и полное непонимание. Он не видел проблемы. Для него мама с ключами была чем-то незыблемым, как солнце, встающее на востоке.
А через неделю я проснулась от того, что в спальне зажгли свет.
Было пять утра.
На пороге стояла Ирина Борисовна в плаще, накинутом поверх ночной рубашки. Она щурилась от яркого света и держала в руке Пашин телефон.
Пашенько, ты телефон дома забыл, прошептала она заговорщицким тоном. Я увидела, как вы уехали, а он на тумбочке лежит. Вот, принесла. А то на работе без связи… Я медленно села в кровати, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Паша сонно заворочался, пробормотал что-то неразборчивое.
Ирина Борисовна, тихо сказала я, мы закрываем дверь на ключ. Пусть это будет в последний раз.
Она замерла, телефон в руке дрожал.
На следующий день я сама пошла к ней. Принесла варенье. И сказала, что уважаю её заботу, но больше не открою дверь, если не услышу звонок.
Через неделю она оставила ключи в конверте у двери. С запиской: *«На всякий случай»*.
Я выбросила конверт в мусорное ведро. А потом, впервые за месяц, ходила по дому босиком, не проверяя, заперта ли дверь.
