Ты нам мешаешь, сказала Татьяна в трубку, и Марина почувствовала, как мороз пробежал у неё по спине. Хотим жить своей жизнью, понимаешь?
Танюш, но я же начала Марина, но сестра её перебила.
Хватит этих «Танюш». Мне сорок пять, у меня семья, свои дела. А ты вечно висишь на телефоне то ноешь, то просишь помощи.
Но мы же сёстры! голос Марины дрогнул. Всегда друг за друга стояли.
Стояли? Татьяна фыркнула. Кто за кого стоял? Когда у меня с Сергеем проблемы были, ты где? Когда Ваня в больницу попал, ты хоть раз приехала?
Марина сжала телефон так, что пальцы побелели. В горле застрял ком.
Я тогда работала, ты знаешь. Да и у меня самой
У тебя, у тебя! взорвалась Татьяна. Вечно у тебя то давление, то нервы, то соседи достали. А другим помогать времени нет.
Марина опустилась на старый диван и закрыла глаза. По щекам потекли слёзы.
Тань, ну зачем так? Мы же родные.
Родные. Но это не значит, что я обязана выслушивать твои жалобы ежедневно. У меня своих дел полно.
Ладно, понимаю, бываю навязчивой. Но сейчас правда тяжело. После развода я
Хватит! резко оборвала её Татьяна. Год уже прошёл, а ты всё ноешь. Других тем нет, кроме твоих страданий?
Марине показалось, что внутри что-то сломалось. Сорок два года они были не просто сёстрами лучшими подругами. Татьяна младше на три года, но всегда казалась сильнее. К ней Марина бежала с любыми проблемами ещё с детства.
Тань, не злись. Буду звонить реже, только не говори так.
Не реже. Вообще не звони, холодно сказала сестра. Мне нужно подумать. Нам всем.
Что значит «нам всем»?
Сергей устал от твоих звонков. Дети жалуются, что тётя Марина вечно ревёт в трубку.
Эти слова ударили больнее всего. Ваня и Светка, племянники, которых она обожала, для которых на все праздники покупала подарки, к которым ездила с домашними пирогами.
Дети так сказали?
Да. Ваня вчера спросил: «Мама, а почему тётя Марина всегда грустная? Она больная?»
Марина закусила губу. Да, она часто плакала в трубку. Но разве нельзя быть слабой с родным человеком?
Не хотела детей расстраивать.
Но расстраиваешь. И не только их. Мы все устали, Марина. От твоей депрессии, бесконечных проблем, от того, что не можешь взять себя в руки.
Но я стараюсь! Устроилась на новую работу, хожу к психологу
И каждый день мне это втолковываешь. Как тяжело, как дорого, как одиноко. Надоело!
В трубке повисло молчание. Марина слышала, как у Татьяны на фоне играет музыка, кто-то смеётся. Жизнь идёт, а она сидит в однушке и сдерживает рыдания.
Поняла, прошептала Марина.
Что поняла?
Что я вам мешаю. Что я плохая сестра. Что вы от меня устали.
Не надо драмы. Просто дай нам немного свободы.
Сколько? Неделю? Месяц? Год?
Татьяна помолчала.
Не знаю. Пока не научишься справляться сама.
А если не научусь? Если мне всегда будет нужна поддержка?
Ищи её у подруг.
Какая насмешка. После развода подруги куда-то испарились. Оказалось, дружили они с парой, а не с ней. А в сорок с лишним заводить новые знакомства не так-то просто.
Подруг нет, Таня. Только ты.
Значит, заводи. Или к психологу ходи чаще. Деньги-то платишь.
Злость смешалась с обидой. Неужели сестра её совсем не понимает?
Психолог не заменит родную душу.
А родная душа не твоя жилетка для слёз.
Марина положила трубку. Руки дрожали. Она впервые оборвала разговор первой.
Телефон тут же зазвонил. На экране номер Татьяны. Марина смотрела, не решаясь ответить. Звонки стихли. Потом пришло СМС: «Не дуйся. Говорю правду. Учись жить самостоятельно».
Марина стёрла сообщение.
Вечер тянулся мучительно. Обычно в это время она звонила Татьяне, делилась новостями. Обсуждали сериалы, планы. Теперь в квартире стояла гробовая тишина.
Она пыталась читать не шло. Включила телевизор не воспринимала. Легла спать рано не спалось. Мысли метались от обиды к стыду.
Утром проснулась с опухшими глазами. На работе коллеги спрашивали, в чём дело, но Марина отмахивалась: «Не выспалась».
В обед едва не набрала Танин номер. Хотелось рассказать о новом задании, пожаловаться на клиентку. Но вспомнила вчерашнее и убрала телефон.
Рабочий день кончился. В автобусе Марина смотрела в окно. У всех своя жизнь. А у неё? Пустая квартира, телевизор и чувство ненужности.
Дома решила приготовить что-нибудь вкусное. Может, отвлечёт. Достала продукты, включила музыку. Но через полчаса поняла: готовит на одного, есть будет одна, и некому сказать: «Как вкусно!»
Слёзы подступили снова.
Телефон молчал. Татьяна не звонила.
На следующий день Марина сама набрала сестру. Может, та остыла. Долго держала телефон, набирала и сбрасывала. Наконец решилась.
Гудки. Долгие. Потом автоответчик: «Это Таня. Оставьте сообщение».
Марина сбросила. Через час снова. И ещё через два.
К вечеру стало ясно: Татьяна просто не берёт трубку.
Марина написала: «Таня, давай поговорим. Не хочу ссориться».
Ответа не было.
На следующий день позвонила с рабочего. Может, не узнает. Но едва сказала «Алло» гудки. Татьяна узнала голос и бросила трубку.
Было очень больно.
Марина попыталась дозвониться до Сергея, мужа сестры. Может, объяснит. Но и он не отвечал.
Прошла неделя. Марина перестала звонить. Каждый вечер она садилась у окна с чашкой чая, смотрела, как гаснут огни в соседних домах, и молчала. Иногда доставала телефон, прокручивала старые фотографии они с Таней на море, в парке, у новогодней ёлки, и долго смотрела на них, не всхлипывая, не плача, просто глядя. Через месяц она записалась на курсы живописи. Руки дрожали, когда мазала первый раз краску по холсту, но к третьему занятию стало легче. Один раз она нарисовала две ветки сирени одну с распустившимися цветами, другую сухую, обломанную. Преподаватель долго смотрел на картину и тихо сказал: «Хорошо передано состояние. Очень честно». Марина кивнула и впервые за долгое время улыбнулась слабо, но без слёз. Дома она повесила тот холст на стену напротив дивана. И каждый день, ложась спать, видела его не как напоминание о боли, а как след того, что она выжила. А однажды утром, глядя в зеркало, она сказала себе: «Ну что, начнём?» и поняла, что говорит не с призраком прошлого, а с собой настоящей, одинокой, но всё ещё живой.
