Той ночью, когда мой мир рухнул, в воздухе витал лёгкий аромат лавандового мыла и подгоревшего хлеба. Мама готовила себе поздний перекус, но хлеб слишком долго пролежал в тостере, почернев по краям. Этот запах смешивался с жестокостью её слов слов, которые я не забуду никогда:
*«Если хочешь оставить этого ребёнка, тебе не место здесь. Я не позволю.»*
Мне было семнадцать, я задерживала дыхание, чтобы не заплакать. Отец стоял в дверях, скрестив руки, и его молчание было страшнее маминого гнева. Он не смотрел на меня, и это ранило ещё сильнее. В его глазах читались стыд, разочарование и что-то, напоминающее отвращение.
Рука сама потянулась к едва заметной округлости живота. Я была на четвёртом месяце почти незаметно, но достаточно, чтобы тайну уже нельзя было скрыть под мешковатыми свитерами. Мне было страшно признаваться, но крохотная часть меня всё же надеялась, что они сжалятся, вспомнят, что я их дочь. Я ошиблась.
Той ночью, не имея куда пойти, я сложила в сумку самое необходимое: одежду, зубную щётку, учебники и УЗИ, спрятанное между страницами тетради. Родители не остановили меня, когда я вышла. Мать отвернулась; отец закурил на крыльце, лицо его было каменным. Дверь захлопнулась за моей спиной и вот я больше не их ребёнок.
Я брела часами по тихим улицам нашего маленького городка. Воздух был холодным, фонари отбрасывали длинные тени на тротуар. С каждым шагом ноги становились тяжелее. Куда идти? Родители моей лучшей подруги строгие и набожные ни за что не пустили бы меня на порог. А тот парень, из-за которого всё случилось, исчез, едва услышал новость. *«Я не готов быть отцом»*, сказал он. Будто я была готова стать матерью.
К полуночи я оказалась в парке. Сжав сумку, села на скамейку, скрючившись от голода и страха. Ночь окутала меня, и я поняла: никогда ещё не чувствовала себя такой одинокой.
И тут случилось нечто странное.
По дорожке двигалась фигура, куда более бодрая, чем можно ожидать от женщины лет семидесяти. На ней был длинный сиреневый плащ, непарные перчатки одна красная, другая зелёная и шарф, трижды обмотанный вокруг шеи. Широкополая шляпа скрывала лицо, но серебристые кудри выбивались из-под неё. Она катила перед собой тележку, увешанную брелоками и блестящими наклейками.
Заметив меня, она не перешла на другую сторону, как сделал бы любой, увидев девушку одну в ночи, а направилась прямо ко мне.
*«Ну и дела,»* весело сказала она голосом, где грубоватые нотки смешивались с теплотой. *«Выглядишь, как птенчик, свалившийся не в то гнездо.»*
Я растерянно моргнула. *«Мне некуда идти.»*
*«А разве мы все не чувствуем себя так порой?»* задумчиво ответила она, присаживаясь рядом. *«Меня зовут Галина Петровна, но все зовут меня Галя. А тебя?»*
*«Анна,»* прошептала я.
*«Хорошее имя,»* сказала она, поправляя перчатки. Её ясные голубые глаза изучали моё лицо, затем опустились к животу. *«Ага. Вот в чём дело.»*
Щёки вспыхнули. *«Родители выгнали меня.»*
*«Значит, они не справились со своей задачей,»* твёрдо сказала она. *«Их потеря. Ну, вставай. Пойдём ко мне.»*
Я остолбенела. *«Но я вас даже не знаю.»*
Она тихо рассмеялась. *«А ведь я единственная, кто предлагает тебе крышу над головой сегодня. Не бойся, родная, я может и чудаковата, но не опасна. Спроси кого угодно полжизни кормлю бездомных котов и бездомных людей. А ты и то, и другое.»*
Я чуть не рассмеялась странно после часов отчаяния. Вопреки инстинктам, твердившим не доверять незнакомцам, я встала и пошла за ней. В Гале было что-то, вселяющее уверенность, даже если её чудачества бросались в глаза.
С той ночи моя жизнь началась заново. Галя дала мне комнату, водила на обследования, учила готовить, заставляла учиться и каждый день напоминала: я не одна. Да, она была чудаковатой разговаривала с цветами, превращала старые тележки в клумбы, носила непарные серёжки но в ней была невероятная сила. Она не жалела меня. Она сделала меня сильнее.
Когда родилась моя дочь Лиза, Галя была рядом, сжимая мою руку и плача от счастья. Годы спустя она помогла мне закончить школу, поступить в институт, стать матерью и женщиной, которая верит в себя.
Однажды она сказала: *«Этот дом будет твоим и Лизы, когда меня не станет. Не спорь. Я тебя не спасала. Ты спасла себя сама. Я лишь дала место, где ты могла отдышаться, пока не отрастила крылья.»*
Галины не стало много лет спустя, но её наследие живёт в каждой комнате этого бирюзового дома, в каждом добром деле, которое я совершаю.
Теперь я рассказываю Лизе историю той ночи, когда эксцентричная женщина в сиреневом плаще решила, что мы достойны спасения.
И повторяю ей слова Гали: *«Доброта это долг, который отдают всю жизнь.»*
Вот почему сейчас я открываю дверь, сердце и свой класс тем, кто в этом нуждается. Потому что я знаю, каково это быть потерянной и как важно, когда кто-то решает тебя найти.
