Вернулась с работы около полуночи, «без рук и без ног», злая и голодная. Сколько раз она давала себе слово уволиться из этой проклятой лавки. За окнами хрущёвки уже отплясывала своё полуночное танго тьма, когда Светлана, еле волоча ноги, вставляла ключ в замочную скважину. Даже металл, казалось, сопротивлялся, не желая впускать обратно эту измождённую тень женщины. Не «без рук и без ног» это было бы слишком мягко. Она чувствовала себя сломанным механизмом, у которого стёрлись все шестерёнки, перегорели провода. Голод был злым, резким и в то же время тошнотворным, а злость густой чёрной смолой, затопившей её изнутри.
«Сколько можно? стучало в висках. Где предел? Когда я сломаюсь окончательно?» Этот вопрос-реквием она задавала себе каждую ночь, ровно с тех пор, как её жизнь превратилась в ад под вывеской «ВиноМир».
Светлана работала в этом проклятом магазине, аквариуме с алкоголем и человеческими пороками, с восьми утра до одиннадцати вечера. Каторга. Беспросветная, выматывающая до дна души. Хозяин, жадный паук по имени Виктор Степанович, сплёл паутину из камер наблюдения, и каждый его взгляд сквозь объектив прожигал спину, будто раскалённое железо. Присесть? Это была привилегия, караемая солидным штрафом. «Сидишь значит, плохо работаешь!» этот девиз был выжжен в подкорке каждой продавщицы. К вечеру ноги горели огнём, отекали, гудели, умоляя о пощаде.
А эти ящики Тяжёлые, звонкие гробы с бутылками, которые они, женщины, должны были разгружать сами. Пятнадцать минут на перекус и снова на линию фронта, к прилавку, где ждали не всегда адекватные покупатели. Нужно было постоянно улыбаться. Улыбаться пьяницам, грубым мужикам под мухой, скандальным бабам. Улыбаться, когда хотелось плакать от бессилия или орать от ярости.
Коллеги считали Светлану эталоном терпения, железной леди, которую ничто не могло сломать. Мало кто задерживался здесь дольше полугода. Кадры текли рекой, срывались с крючка этой адской рыболовной сети и исчезали в неизвестность. Светлана держалась. Потому что за её плечами был не просто воздух. За её спиной стоял весь смысл её жизни её сын, семилетний Денис. Ей отчаянно нужны были деньги. Эти грязные, пропахшие водкой и потом купюры, которые были единственной нитью, ещё связывавшей их с нормальной жизнью. Куда было податься? Их городок, когда-то шумный и промышленный, теперь тихо умирал. Лесозавод и гидролизный, бывшие кормильцы тысяч людей, стояли, как мрачные памятники ушедшей эпохе, под охраной призраков-сторожей, берегущих лишь пыль и воспоминания.
Переступив порог квартиры, Светлана еле скинула куртку и замерла, услышав приглушённые голоса с кухни. Сердце сжалось тревожное, привыкшее к постоянному ожиданию беды. И только потом память подсунула обрывок утреннего разговора с матерью: «Светочка, не забудь, тётя Люда сегодня приезжает».
Тётя Люда. Мамина старшая сестра. Из Красноярска. Из другой, большой жизни. Не виделись лет пять.
На кухне пахло свежезаваренным чаем и домашним пирогом. Две сестры, уже немолодые, с сединой в волосах и морщинами у глаз, сидели за столом, окутанные тёплым светом абажура. И этот свет упал на Светлану, на её исхудавшее, бледное лицо с тёмными кругами под глазами.
Родная моя! первой вскочила тётя Люда, женщина с мягкими, добрыми чертами и ясными глазами. Красавица наша, совсем измучилась, бедная девочка!
Она обняла племянницу, и Светлану на миг охватило давно забытое чувство защищённости, детского тепла. Её расцеловали, усадили за стол, накормили досыта.
А потом тётя Люда, отхлебнув чаю, посмотрела на Светлану прямо, по-родственному, без обиняков:
Света, милая, ну сколько можно? Посмотри на себя! Ты же сгораешь заживо на этой каторге. Бросай всё это и переезжай к нам. В Красноярске большой город, возможностей больше. Работу найдём, хорошую, человеческую. И тётя сделала паузу, жизнь ведь на этом не заканчивается. Тебе всего тридцать. Ты молодая, красивая женщина. Может, ещё и своё счастье встретишь. Всё может быть!
Слова падали в тишину, как камни в болото. Светлана чувствовала, как внутри всё сжимается в комок горького, спрессованного опыта.
Нет, тётя, хватит с меня, выдохнула она, и голос прозвучал хрипло и устало. У меня уже было две попытки «стать счастливой». Две громкие, яркие и обе неудачные. Хватит. Вот в отпуск через два месяца, я promise, мы с Денисом приедем. Всего на неделю. Свожу его в цирк, в театр, в парк аттракционов. Он так мечтает.
Она поцеловала тётю в щёку и, сославшись на страшную усталость, направилась в свою комнату. Денис мирно спал, и его ровное дыхание было единственным звуком, приносящим успокоение. Но сама Светлана, несмотря на изнеможение, заснуть не могла. Встреча с тётей подняла со дна давно забытую грязь чувств.
И сознание, будто злой демон, методично вытаскивало из чуланов прошлого те самые картины, которые она годами пыталась забыть.
Ей было восемнадцать. С золотой медалью и огромным желанием стать врачом она поступила в медицинский колледж в Красноярске и жила у тёти Люды. Учёба давалась легко, она горела будущей профессией. Однажды их группа поехала на экскурсию в Анатомический музей при медуниверситете. И там, среди застывших в вечном покое экспонатов, её сердце вдруг забилось чаще. Она встретила Его. Артём. Студент-стоматолог на последнем курсе, само обаяние и уверенность. Он увидел её скромную девушку с роскошной каштановой косой и огромными, бездонными глазами цвета летнего неба и пропал.
Он был идеален. Уверенный в себе, блестяще образованный, одетый с иголочки, остроумный, галантный. Он казался ей рыцарем со страниц романов, который однажды появился и повёз её в сказку. Они любили друг друга три года. Три года страсти, планов, прогулок по весеннему городу, ночных разговоров у окна. Он обещал жениться, обещал, что будет беречь её всю жизнь. А потом, когда она уже сдала выпускные экзамены, получила направление в больницу и начала мечтать о собственной белой халате с биркой «Светлана, врач», он исчез. Просто ушёл. Без слов, без объяснений. Оказалось женился на дочери декана. Через полгода она узнала об этом случайно, на улице, увидев его с беременной женщиной под руку, в парадной одежде, счастливого. Её сердце разбилось не сразу оно медленно истлевало изнутри, день за днём, как старая ткань на ветру.
Второй раз она поверила через пять лет, уже здесь, в родном городе. Михаил простой парень с теплотрассы, казался тихим, надёжным. Свадьбу сыграли быстро. Он обещал, что у них будет семья, что он будет работать за двоих, что ей больше не придётся никуда ходить. А родился Денис хрупкий, крикливый, нежный. И в ту же неделю Михаил попал под машину. Мёртв на месте. Оставила его смерть не только вдовой, но и должницей кредиты, похороны, зима, отопления нет. И вот тогда, чтобы выжить, она пришла в «ВиноМир».
Светлана лежала в темноте, глядя в потолок, и не плакала. Слёз давно не было. Только тихое, беззвучное дрожание внутри. Утром она встанет, как встает каждый день: напоит Дениса молоком, заправит постель, переоденется в форму с жёлто-синей эмблемой, в которой выглядит как улыбающийся робот. Но в кармане её куртки теперь лежал сложенный вчетверо лист распечатка расписания поездов. Красноярск. Через два месяца. Она не знает, что ждёт её там. Но знает Денис должен увидеть цирк. Поездка в Красноярск не стала побегом. Но и не осталась просто поездкой в цирк.
Они приехали в июне, когда город пах тополиным пухом и жареным арахисом с лотков у вокзала. Денис впервые видел толпу, в которой никто не кричит, не пьянеет, не шатается. Он смотрел на фонтаны, на высокие дома, на трамваи, и тянул Светлану за руку, как будто боялся, что всё это исчезнет.
Цирк был красным, золотым, дымным. Они сидели в третьем ряду, и когда клоун прыгнул в публику, вытащив Дениса на арену, Светлана впервые за долгие годы почувствовала не смотря, не сочувствие, а именно тепло. Где-то глубоко внутри что-то дрогнуло, треснуло, но не разрушилось раскрылось.
Тётя Люда улыбалась. А потом сказала:
Оставайтесь. У нас тут целый мир.
Светлана не ответила сразу. Но на следующий день пошла в библиотеку узнала, где учат медсестёр.
Она не верила в счастье. Но начала верить что можно дышать полной грудью. Что можно не прятать глаза. Что в тридцать ещё не поздно начать.
А Денис уже рисовал дом. С высокой крышей, с деревом во дворе и с мамой, которая стоит у окна и улыбается не по обязанности, а просто так.
