Я созвала всех родных на ужин и поставила перед каждым красивую, но пустую тарелку с узором. Лишь перед внучкой оказалось полное блюдо.
Елизавета Прохоровна Воронова окинула стол тяжёлым, всеведущим взглядом.
Вся её семья была в сборе. Сын Всеволод Прохорович с супругой Ларисой. Дочь Ирина Прохоровна с мужем Борисом.
И Екатерина Борисовна, её внучка Катя, хрупкая, как тростинка, с тихими внимательными глазами, которые взрослые ошибочно принимали за испуганные.
В воздухе витали запахи камфары от парадных костюмов и холодного металла денег.
Безупречные перчатки официантов беззвучно расставили перед гостями тарелки. Фарфор тонкой работы, с ручной росписью золотые причудливые узоры по кобальтовому краю.
Идеально, демонстративно пустые.
Только перед Катей стояло блюдо, полное еды. Ароматный кусок запечённого лосося, горьковатая спаржа, сливочный соус с травами. Внучка замерла, втянув голову в плечи, будто этот ужин был её личной виной.
Первым не выдержал Всеволод. Его ухоженное лицо залилось багровым румянцем.
Мама, что это за спектакль?
Лариса тут же шикнула на мужа, положив свою изящную, усыпанную кольцами руку на его локоть.
Сев, я уверена, у Елизаветы Прохоровны есть веские объяснения.
Я не понимаю, тихо проговорила Ирина, растерянно глядя то на свою пустую тарелку, то на непроницаемое лицо матери. Её муж Борис лишь презрительно скривил губы.
Елизавета Прохоровна медленно подняла тяжёлый хрустальный бокал.
Это не спектакль, дети. Это ужин. Справедливый ужин.
Она кивнула на тарелку внучки.
Ешь, Катюша. Не стесняйся.
Катя испуганно взяла вилку, но к еде не притронулась. Взрослые смотрели на неё так, будто она украла этот ужин у них. У каждого из них.
Елизавета Прохоровна сделала маленький глоток вина.
Я решила, что пришло время ужинать честно. Сегодня каждый из вас получит ровно то, что заслужил.
Она посмотрела на сына.
Ты же всегда говорил мне, что главное справедливость и здравый смысл. Вот он, твой здравый смысл. В чистом виде.
На лице Всеволода напряглись желваки.
Я не собираюсь участвовать в этом фарсе.
Почему же нет? улыбнулась Елизавета Прохоровна. Самое интересное только начинается.
Всеволод резко отодвинул стул и встал. Дорогой костюм натянулся на его мощных плечах.
Это унизительно. Мы уходим.
Садись, Всеволод, голос матери прозвучал негромко, но так, что сын замер. Он не слышал этого тона много лет. С тех пор, как перестал быть мальчиком и научился просить деньги так, будто оказывает услугу.
Он медленно опустился обратно на стул.
Унизительно, Сев, это звонить мне в три ночи из подпольного казино и умолять покрыть твои долги, потому что «Ларочка не должна знать». А на следующий день за семейным столом рассказывать всем, какой ты успешный бизнесмен.
Лариса вздрогнула и отдёрнула руку от локтя мужа, словно обожглась. Её взгляд упал на Всеволода холодный и острый, как осколок стекла.
Твоя тарелка пуста, потому что ты привык есть с моей, продолжила Елизавета Прохоровна, не повышая голоса. Ты берёшь, но никогда не возвращаешь. Вся твоя жизнь это кредит, который ты не собираешься отдавать.
Она перевела взгляд на невестку. Лариса мгновенно сменила выражение лица, натянув маску сочувствия и заботы.
Елизавета Прохоровна, мы вам так благодарны за всё
Твоя благодарность, Лариса, имеет свой прайс-лист. Твои визиты ко мне всегда чудесным образом совпадали с поступлением новых коллекций в твои любимые бутики. Помню, после твоего последнего «визита вежливости» на тебе появилось колье, которое ты сейчас так тщательно прячешь под волосами. Удивительное совпадение, не правда ли?
Лицо Ларисы застыло. Маска дала трещину.
Елизавета Прохоровна повернулась к дочери. Ирина уже плакала тихо, беззвучно, роняя слёзы на белоснежную скатерть.
Мама, за что? Что я тебе сделала?
Ничего, Ириночка. Ты абсолютно ничего мне не сделала. И ничего для меня не сделала.
Она сделала паузу, позволяя словам войти под кожу.
Когда в прошлом месяце я слегла с воспалением лёгких, твой курьер принёс букет. Красивый. Дорогой. К нему была приложена визитка с напечатанным текстом. Ты даже не удосужилась подписать её от руки. Я звонила тебе тем вечером. Пять раз. Ты не взяла трубку. Наверное, была очень занята на своей благотворительной ярмарке, где так трогательно рассказываешь о сострадании.
Ирина заплакала громче. Её муж Борис, до сих пор молчавший, положил руку ей на плечо.
Мне кажется, это уже переходит все границы. Вы не имеете права так разговаривать с дочерью.
А ты, Борис, имеешь право? взгляд Елизаветы Прохоровны впился в зятя. Ты, который за пять лет брака так и не запомнил, что я Прохоровна, а не Петровна? Для тебя я лишь досадное приложение к наследству. Безымянный счёт в банке.
Борис откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Его лицо выражало едва скрываемое презрение.
И всё это время Катя сидела перед своей полной тарелкой. Рыба остывала. Сливочный соус загустевал. Она не смела поднять глаза.
А Катя произнесла Елизавета Прохоровна, и её голос впервые за вечер потеплел. Катина тарелка полна, потому что она единственная, кто пришёл сюда сегодня не с протянутой рукой.
Она взглянула на внучку.
На прошлой неделе она пришла ко мне. Просто так. Принесла вот это.
Елизавета Прохоровна достала из кармана жакета маленькую, потёртую брошь в виде ландыша. Эмаль кое-где облупилась, шпилька погнулась.
Она нашла её на блошином рынке. И потратила на неё все свои карманные деньги. Сказала, что цветок похож на тот, что был на моём старом платье с
