Я позвала всю семью на ужин и поставила перед каждым красивую, но пустую тарелку с узором. Только перед внучкой я положила полное блюдо.
Елизавета Прохоровна Воронцова медленно обвела стол тяжелым, всепонимающим взглядом.
Вся ее семья была в сборе. Сын Всеволод Прохорович с женой Ларисой. Дочь Ирина Прохоровна с мужем Борисом.
И Екатерина Борисовна, внучка Катя хрупкая, как тростинка, с тихими внимательными глазами, которые взрослые ошибочно принимали за испуганные.
В воздухе пахло нафталином от парадных костюмов и холодными деньгами.
Белоснежные перчатки официантов беззвучно расставили перед гостями тарелки. Фарфор тонкой работы, с ручной росписью золотой витиеватый узор по кобальтовому краю. Идеально, демонстративно пустые.
Только перед Катей стояла тарелка с едой. Ароматный кусок запеченной семги, нежная спаржа, сливочный соус с травами. Внучка замерла, втянув голову в плечи, будто этот ужин был ее личной виной.
Первым не выдержал Всеволод. Его ухоженное лицо налилось багрянцем.
Мама, что за спектакль?
Лариса тут же шикнула на мужа, положив свою тонкую, усыпанную кольцами руку на его локоть.
Сева, я уверена, у Елизаветы Прохоровны есть веское объяснение.
Я не понимаю тихо проговорила Ирина, растерянно глядя то на свою пустую тарелку, то на непроницаемое лицо матери. Ее муж Борис лишь презрительно скривил губы.
Елизавета Прохоровна медленно подняла тяжелый хрустальный бокал.
Это не спектакль, дети. Это ужин. Справедливый ужин.
Она кивнула на тарелку внучки.
Ешь, Катюша. Не стесняйся.
Катя испуганно взяла вилку, но к еде не притронулась. Взрослые смотрели на нее так, будто она украла этот ужин у них. У каждого из них.
Елизавета Прохоровна сделала маленький глоток вина.
Я решила, что пришло время ужинать честно. Сегодня каждый из вас получит ровно то, что заслужил.
Она посмотрела на сына.
Ты ведь всегда твердил мне, что главное справедливость и здравый смысл. Вот он, твой здравый смысл. В чистом виде.
На лице Всеволода напряглись жилы.
Я не собираюсь участвовать в этом фарсе.
Почему же нет? улыбнулась Елизавета Прохоровна. Самое интересное только начинается.
Всеволод резко отодвинул стул и встал. Дорогой костюм натянулся на его мощных плечах.
Это унизительно. Мы уходим.
Садись, Всеволод, голос матери прозвучал негромко, но так, что сын замер. Он не слышал этого тона много лет. С тех пор, как перестал быть мальчишкой и научился просить деньги так, будто делает одолжение.
Он медленно опустился обратно на стул.
Унизительно, Сева, это звонить мне в три ночи из подпольного казино и умолять покрыть твои долги, потому что «Ларочка не должна знать». А на следующий день за семейным столом рассказывать всем, какой ты успешный бизнесмен.
Лариса вздрогнула и отдернула руку от локтя мужа, словно обожглась. Ее взгляд упал на Всеволода холодный и острый, как осколок стекла.
Твоя тарелка пуста, потому что ты привык есть с моей, продолжила Елизавета Прохоровна, не повышая голоса. Ты берешь, но никогда не возвращаешь. Вся твоя жизнь кредит, который ты не собираешься отдавать.
Она перевела взгляд на невестку. Лариса мгновенно сменила выражение лица, натянув маску сочувствия и заботы.
Елизавета Прохоровна, мы вам так благодарны за все
Твоя благодарность, Лариса, имеет свой прайс-лист. Твои визиты ко мне всегда удивительно совпадали с новыми коллекциями в твоих любимых бутиках. Помню, после твоего последнего «визита вежливости» на тебе появилось колье, которое ты сейчас так старательно прячешь за волосами. Удивительное совпадение, не правда ли?
Лицо Ларисы застыло. Маска дала трещину.
Елизавета Прохоровна повернулась к дочери. Ирина уже плакала тихо, беззвучно, роняя слезы на белоснежную скатерть.
Мама, за что? Что я тебе сделала?
Ничего, Ириночка. Ты абсолютно ничего мне не сделала. И ничего для меня не сделала.
Она сделала паузу, позволяя словам проникнуть под кожу.
Когда в прошлом месяце я слегла с воспалением легких, твой курьер принес букет. Красивый. Дорогой. К нему прилагалась визитка с напечатанным текстом. Ты даже не удосужилась подписать ее от руки. Я звонила тебе тем вечером. Пять раз. Ты не взяла трубку. Наверное, была очень занята на своем благотворительном базаре, где так красиво рассказываешь о сострадании.
Ирина заплакала громче. Ее муж Борис, до сих пор молчавший, положил руку ей на плечо.
Мне кажется, это уже переходит все границы. Вы не имеете права так разговаривать с дочерью.
А ты, Борис, имеешь право? взгляд Елизаветы Прохоровны впился в зятя. Ты, который за пять лет брака так и не запомнил, что я Прохоровна, а не Петровна? Для тебя я лишь досадное приложение к наследству. Безымянный банковский счет.
Борис откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Его лицо выражало едва скрываемое презрение.
Все это время Катя сидела перед своей полной тарелкой. Рыба остывала. Сливочный соус застывал. Она не решалась поднять глаза.
А Катя произнесла Елизавета Прохоровна, и ее голос впервые за вечер потеплел. Катина тарелка полна, потому что она единственная, кто пришел сюда сегодня не с протянутой рукой.
Она взглянула на внучку.
На прошлой неделе она навестила меня. Просто так. Принесла вот это.
Елизавета Прохоровна достала из кармана жакета маленькую, потертую брошь в виде ландыша. Эмаль кое-где облупилась, булавка погнулась.
Она нашла ее на блошином рынке. И потратила на нее все свои карманные деньги. Сказала, что цветок похож на тот, что был на моем старом платье с фотографии.
Она обвела взглядом окаменевшие лица своих детей.
Вы все ждали, когда я наполню ваши тарелки. А
