**Дневник. 15 марта.**
Брось свои каракули и займись делом, дура! прорычал он. Он не знал, что я продала одну из этих «каракуль» за миллион.
Краски пахли резко и сладко запах свободы.
Всеволод Петрович Соколов, мой муж, ненавидел этот запах. Он стоял на пороге моей крошечной мастерской, которая на самом деле была лишь отгороженным уголком в гостиной.
Опять, выдохнул он. Это не было вопросом.
Его дорогой костюм выглядел чужеродным пятном на фоне моих холстов, забрызганных акрилом. Он брезгливо сморщил нос, глядя на палитру.
Алевтина, мы договаривались. Никакой мазни по вечерам. От тебя потом растворителем разит за версту. В субботу гости придут, что они подумают?
Я молча обмакнула кисть в кармин. Красный цвет растекался по волокнам, живой и тёплый, как кровь.
Это не мазня, Сева.
А что это? он ткнул пальцем в почти готовый холст. Бессмысленные цветовые пятна. Испорченное полотно. Деньги на ветер.
Его прагматизм был похож на пресс. Он давил, методично и неотвратимо, превращая всё яркое, всё живое в плоскую, серую, понятную ему действительность.
Этот угол можно было бы использовать с умом. Поставить стеллаж для моих инструментов. Или хотя бы для зимней резины. Я уже присмотрел отличный вариант.
Я провела багровую линию по холсту. Линия вышла дерзкой и кривой. Она рвала композицию на части, но именно этого я и хотела.
Брось это и займись делом, а не рисуй свои картинки, как дура!
Слова упали в комнате, как тяжёлые, грязные камни. Раньше они ранили. Царапали до крови, оставляли невидимые шрамы.
Но не сегодня.
Сегодня у меня был щит. Невидимый, но абсолютно непробиваемый. Я чувствовала его почти физически.
Я медленно повернулась к нему. Моё лицо было совершенно спокойным. Он ждал слёз, оправданий, крика привычного репертуара. Он не получил ничего.
Я занята, Всеволод.
Он растерянно замолчал от этого тона. Непривычно твёрдого, без тени подобострастия. Даже несколько раз моргнул, будто наводил резкость.
Чем это ты занята? Разорением семейного бюджета?
Я отвернулась обратно к холсту. Моё молчание раздражало его сильнее, чем любая перепалка.
На экране ноутбука, стоявшего рядом с мольбертом, светилось входящее письмо от женевской галереи. Я не закрыла его. Я смотрела на него до прихода мужа, и оно всё ещё было там, сияло в полумраке, как маяк.
*«Уважаемая госпожа Морозова, мы рады сообщить, что ваша работа Дыхание августа продана на закрытом аукционе. Сумма сделки составила 12 000 000 рублей».*
Завтра уберёшь всё это, бросил он уже из коридора. Вызову замерщика для стеллажа. Чтобы к одиннадцати была дома.
Дверь за ним захлопнулась.
А я взяла тончайшую кисть, обмакнула её в белоснежную краску и поставила последнюю точку на картине.
Это была точка невозврата.
Утро ничего не изменило и изменило всё.
Воздух в квартире был тем же самым: с нотами вчерашнего ужина и дорогого одеколона Всеволода. Но я дышала иначе. Глубже.
Муж, как всегда, сидел за столом, уткнувшись в планшет. Он пил свой зелёный смузи полезный, безвкусный, как и вся его жизнь. Он не смотрел на меня.
Сегодня задержусь, бросил он, не отрывая глаз от котировок. Ужин не готовь, поем с партнёрами.
Раньше я бы кивнула. Сказала бы: «Хорошо, любимый».
Сегодня я просто молча пила свежесваренный кофе. Ароматный, горький, настоящий.
Он поднял на меня взгляд, удивлённый отсутствием реакции.
Ты слышала? Замерщик по стеллажам придёт в одиннадцать. Будь дома.
Я сделала глоток.
Хорошо.
Всеволод удовлетворённо хмыкнул, возвращаясь в свой цифровой мир. Он получил то, чего хотел покорность. Он просто не понял, что именно я подтвердила. Я буду дома. Вот и всё.
Как только за ним закрылась дверь, я открыла свой старый ноутбук. В нём была другая жизнь, скрытая под паролем. *«Алевтина Морозова»*. Мой псевдоним.
Моё настоящее имя. Девичье. Имя, под которым меня знали в узких кругах ценителей и которое я никогда не меняла в документах.
Счёт в иностранном банке я открыла ещё год назад, после особенно грязной ссоры. Просто так, на всякий случай. Сохранила туда остатки бабушкиного наследства, которые Сева считал «мелочью». Эта «мелочь» позволила мне тихо, без лишнего шума, участвовать в онлайн-вернисажах.
Перевод денег занял не больше десяти минут. Я смотрела на цифры. Они не пьянили. Они давали почву под ногами. Твёрдую, гранитную.
В десять утра зазвонил телефон. Незнакомый номер.
Алевтина Морозова? мужской голос. Глубокий, спокойный, с лёгкой хрипотцой. В нём не было металла, только бархат.
Слушаю.
Меня зовут Кирилл Лебедев. Я владелец галереи, представлявшей вашу работу. Звоню, во-первых, чтобы поздравить лично. Это был фурор.
Я молчала, не зная, что ответить.
Коллекционер, который её приобрёл, продолжал Кирилл, человек очень известный. Он в восторге. И он спрашивает он хочет заказать у вас ещё одну работу. Для своей загородной резиденции. Тема любая, на ваш выбор. Он полностью доверяет вашему видению.
Последние слова прозвучали как музыка.
Я я подумаю, только и смогла выговорить я.
Конечно. Не спешите. Но знайте, Алевтина, то, что вы делаете это не «каракули». Это настоящее искусство. И мир должен его видеть.
Мы говорили ещё минут десять. О красках, о свете, о фактуре. Он понимал. Он говорил на моём языке.
Когда я положила трубку, в дверь позвонили.
Ровно одиннадцать. Пунктуальность вежливость королей и замерщиков.
Я взглянула на свой угол. На холсты, на краски, на беспорядок, который был моим порядком. Моей душой.
И я пошла открывать дверь. На моём лице играла лёгкая, загадочная улыбка.
Замерщик оказался молодым парнем с усталыми глазами.
Доб
