Вот адаптированная история под русскую культуру:
Я поделилась бутербродом с одинокой старушкой а на следующий день она постучала в мою дверь
Когда Аня отдала половину бутерброда незнакомке, она не ждала ничего, кроме мимолётной встречи. Но уже наутро стук в дверь раскрыл тайны, похороненные годами. Где горе столкнулось с чувством дома, и Ане пришлось понять, что значит быть потерянной и что значит наконец-то обрести себя.
Я сидела у входа в магазин, сжав колени, будто бутерброд на них был чем-то запретным. Мой парень, Артём, внутри примерял третью по счёту чёрную футболку одинаковую, но с разными швами.
Я специально проехала две остановки на метро, чтобы купить этот бутерброд из той пекарни с синими стенами. Их делали всего двадцать штук в день: хрустящий хлеб, курица с травами, капустный салат с укропом и лимонный соус, от которого слюнки текли.
В этом районе я почти не бывала со времён института и собиралась съесть бутерброд прямо тут, на скамейке, пока Артём выбирал одежду.
Но тут она села рядом.
Пожилая женщина двигалась осторожно, будто всю жизнь извинялась за то, что занимает место. Пальто поношенное, пуговицы не хватало, а руки лежали на коленях, сложенные как у школьницы. Волосы, седые с редкими прядями чёрного, были собраны в небрежный пучок будто она начала причёсываться, да бросила на полпути.
Её взгляд задержался на моём бутерброде.
Не жадно просто ждала.
Когда наши глаза встретились, она улыбнулась. Улыбка, в которой было и извинение, и тоска, будто она годами училась быть невидимой.
Приятного аппетита, девочка, сказала она. Вы вылитая моя внучка.
Правда? Значит, она была красавицей, ответила я, стараясь разрядить напряжение, сжимающее шею.
О да, кивнула женщина. Она умерла два с половиной года назад. С тех пор я просто существую.
Не знаю почему, но её слова вдруг оживили в памяти образ старой коробки из-под обуви, задвинутой за зимнее пальто. Такой, о которой я не вспоминала годами.
Я мельком глянула на своё отражение в витрине: веснушки, непослушный локон, выбившийся из хвоста. Рассмеялась потому что иногда, когда чужое горе вдруг касается тебя, смех единственное, что остаётся.
Что-то во мне размягчилось и выпрямилось одновременно. Я разломила бутерброд пополам и протянула ей.
Вы голодны? спросила я.
Её глаза мгновенно наполнились слезами, будто они только и ждали разрешения заплакать. Она кивнула стыдливо, почти виновато, будто голод был чем-то постыдным.
Пожалуйста, настаивала я, вкладывая половину ей в ладонь. Поешьте, а я схожу в магазин, куплю вам продуктов. Вернусь через минуту.
Это слишком добро
