**Дневник. 15 октября.**
Чуть не ушла от мужа… из-за его ненасытного желудка.
Не могу больше. Честно. До дрожи в коленях. До бешенства. До слёз. Мы с Дмитрием женаты всего полтора года, а я уже раз двадцать мысленно складывала чемоданы и представляла, как хлопаю дверью ихней квартиры. Причина? Еда. Вернее — его неуёмный аппетит. Нечеловеческий, зверский, будто внутри него дыра в параллельную вселенную.
Он ест за пятерых. За трёх былинных богатырей, их коней да ещё и за Бабу Ягу впридачу. Сначала утешала себя: «Ну, мужчина, здоровый аппетит — значит, нравится, как готовлю». Но скоро поняла — готовлю я не для удовольствия, а на бойню. Пирожки, оладьи, ватрушки — испаряются в моменте. Только снимешь с плиты — уже крошки. Суп сварю — к вечеру кастрюля пуста. А я ведь ещё даже ложку не зачерпнула.
Подруги ржут: «Да что ты, мы раз в три дня готовим. Сварил кастрюлю щей — и спи спокойно». У них — как в сказке. У меня — кухня как каторга. Я ем как воробушек, мне бы той порции на три дня хватило. Но для Дмитрия это не еда, а закуска. Его обычный ужин — три тарелки борща, шесть котлет да полбатона хлеба. Каждый. День.
Вроде и знаю — мужчинам надо больше. Но не до такой же степени! Я буквально живу у плиты. С работы — сразу на кухню. Режу, жарю, парю, мою. Горы посуды. Пол в крошках. Кастрюли — вечный дозор. А он? Устал, потому что за рулём сидел и в магазин заехать не успел.
— Да я не знаю, что тебе надо купить, — оправдывается. — Да и устал я, работы выше крыши.
А я не устала? Эти мешки с картошкой, морковью, мясом — будто таскаю не из магазина, а с каторги! Руки дрожат, когда ключ в замке поворачиваю. В пример ставила его отца: «Вот твой папа сам на рынок ездит, соленья закатывает, готовит так, что все ахают. А мать твоя и ложку-то в руках не держала — он всё сам». Но Дмитрий — будто не от него.
В какой-то момент дошло — хватит. Взяла отпуск за свой счёт, собрала вещи и махнула к родителям в Вологодскую область. Мама давно звала. Живут в деревне, тихо. Своё молоко, сметана, мёд, огурчики из бочки. И главное — ни одной сковородки, которую надо отдраивать.
Оставила Диме записку. Честно написала: «Мне тяжело. Отдыхать надо. Не уверена, что хочу быть женой человека, которого не могу накормить». Он звонить начал сразу. Я не брала трубку. Потом и вовсе телефон выключила. Хоть две недели свободы. Чтобы вспомнить, каково это — быть женщиной, а не поварихой.
Мама кормила пирогами, по утрам сидели на крылечке, болтали, кофе с корицей пили. Я впервые за долгое время дышала полной грудью. Расслабилась. Призналась маме, что развод задумала. Та сначала ахнула, потом рассмеялась:
— Ну ты, Ленка, даёшь. Не думала, что услышу: «Бросаю мужа — жрёт много!» Ну надо же…
Им смешно. А мне — нет. Это была правда. Моя боль.
В поезде, когда обратно ехала, листала фотки. Нашла снимок, где Дима с моим тортом в руках — тот, что я пекла на его день рождения. Улыбается так, что сердце заходится. Родной. Любимый. Комок в горле встал. Может, я зря?
Не сказала, когда приеду. Хотела тихо. Выхожу на перронНо он уже ждал меня на платформе, с огромным букетом ромашек и виноватой улыбкой, будто знал, что без него мне тоже нелегко.
