Чуть не ушла от мужа… потому что он съедал всё
Я больше не могу. Честно. Вымоталась до предела. До ненависти. До слёз. Мы с Дмитрием женаты всего полтора года, но за это время я уже раз двадцать мысленно собирала чемодан и представляла, как захлопываю дверь нашей московской квартиры. Причина? Его ненасытный голод. Нечеловеческий, звериный, будто он соревнуется с самим Иваном Поддубным.
Он ест за четверых. За трёх былинных витязей плюс их доспехи. Если честно — ещё и за бабу Ягу в придачу. Сначала я утешала себя: «Ну и ладно, мужчина, здоровый аппетит — значит, нравится моя стряпня». Но скоро поняла — готовлю я не для семьи, а на бойню. Пирожки, ватрушки, оладьи — испаряются мгновенно. Только сниму с плиты — уже крошки. Суп — кастрюля опустеет до вечера. А я ведь даже ложку не успела поднести ко рту.
Подруги крутят у виска: «Да что ты паришься? Мы суп варим раз в три дня — и хватает». У них — как в сказке. У меня — будто на кухне развернули фронтовой полевой госпиталь. Я ем, как синичка, мне бы той кастрюльки на пять дней. Но с Димой этот номер не проходит. Для него нормальный обед — это три тарелки щей, полкило пельменей и полбатона. Ежедневно.
Головой понимаю — мужикам нужно больше. Но не до такой же степени! Я реально живу, как Золушка. Приду с работы — и сразу к плите. Режу, мешу, парю, оттираю. Гора грязной посуды. Пол в муке. Кастрюли — бесконечный конвейер. А он? Он устал, потому что «стоял в пробке на Садовом» и не успел зайти в «Пятёрочку».
— Да я ж не телепат! — оправдывается. — И потом, я вымотался. Проект горит.
А я разве не выматываюсь? Эти вёдра с картошкой, мешки с луком, мясные туши — каждый божий день! Руки дрожат, когда тащу всё это на пятый этаж без лифта. Приводила в пример его отца: «Твой папа сам соленья делает, шашлык маринует — прямо как у «Мираторга». А мать твоя даже чайник не включает — он всё берёт на себя». Но Дима — будто не от них родился.
В какой-то момент треснуло терпение. Взяла отгулы, собрала вещи и укатила к бабушке под Тулу. Та давно звала. Живёт в деревне, покое. Свои сливки, сметана, мёд. И главное — ни одной противня, который бы мне пришлось скрести.
Оставила Диме записку. Честную: «Я сдаюсь. Мне нужна передышка. Не уверена, что готова быть женой человека, которого не могу накормить». Он начал звонить сразу. Я не брала трубку. Потом вовсе вырубила телефон. Хотела хотя бы две недели тишины. Вспомнить, каково это — чувствовать себя женщиной, а не армейским кашеваром.
Бабка кормила блинами, по утрам мы пили душистый чай с вареньем, болтали на лавочке. Я впервые за год дышала полной грудью. Расслабилась. Даже призналась, что хочу развестись. Бабка сначала ахнула, потом расхохоталась:
— Ну ты, внучка, даёшь! «Бросаю мужа — жрёт, как трактор!» Да такого я ещё не слышала…
Им смешно. Мне — будто нож в бок. Это была моя правда. Моя усталость.
В электричке, возвращаясь, листала галерею. Нашла фото, где Дима сияет с тортом в руках — тот, что я пекла на годовщину. Такой счастливый, родной, мой. В горле запершило. Может… я драматизирую?
Не сказала, когда вернусь. Хотела приехать тихо. Выйдя на Казанском вокзале, потянулась к такси — и застыла.
Он стоял там. Мой ненасытный муж. С охапкой ромашек — моих любимых. Небритый, с синяками под глазами, но с такой виноватой улыбкой, что слёзы хлынули сами.
Подошёл, сжал в объятиях и прошептал:
— Прости. Я был слеп. Так больше не будет.
Дома ждал сюрприз. Квартира блестела. Стол — ломился. Он приготовил всё, что я люблю: селёдку под шубой, еёИ в эту минуту я осознала — счастье не в том, чтобы не стоять у плиты, а в том, чтобы быть нужной именно этому человеку, даже если его аппетит способен опустошить пол-Москвы.
