Я сидел у входа в магазин, сжимая колени, словно бутерброд на коленях был чем-то запретным. Мой парень, Дмитрий, внутри примерял третий подряд одинаковый чёрный свитер.
Я специально проехал две остановки на метро, чтобы купить этот бутерброд из пекарни с тёмно-синими стенами. Их делали всего двадцать штук в день: хрустящий хлеб, курица с травами, салат с фенхелем и лимонный соус, от которого сводило скулы.
Я редко бывал в этом районе после университета и планировал съесть бутерброд тут же, на скамейке, пока Дмитрий выбирал вещи.
Но тут рядом села она.
Пожилая женщина двигалась с осторожностью, будто всю жизнь извинялась за своё существование. Пальто было поношенным, без одной пуговицы, а руки сложены на коленях. Седые волосы с редкими прядями чёрного были собраны в небрежный пучок, будто она дважды начинала и бросала.
Её взгляд задержался на моём бутерброде.
Не смотрела просто ждала.
Когда наши глаза встретились, она улыбнулась. Улыбка, полная извинения и тоски, будто она годами училась быть невидимой.
Приятного аппетита, милый, сказала она. Вы вылитый мой внук.
Правда? Значит, он был красавцем, ответил я, стараясь разрядить напряжение.
О, да, вздохнула она. Он погиб два с половиной года назад. С тех пор я просто существую.
Не знаю почему, но её слова всколыхнули воспоминание образ старой коробки из-под обуви, задвинутой за зимнюю куртку. О которой я не думал годами.
Я поймал своё отражение в витрине: веснушки, непослушный завиток. Рассмеялся, потому что иногда, когда чужие люди впускают тебя в своё горе, смех единственное, что остаётся.
Что-то внутри сжалось и выпрямилось одновременно. Я разломил бутерброд пополам и протянул ей.
Вы голодны?
Её глаза мгновенно наполнились слезами, будто ждали разрешения плакать. Она кивнула стыдливо, почти виновато, будто голод был секретом, в котором её поймали.
Пожалуйста, настаивал я, вкладывая половину ей в руку. Поешьте, а я схожу за продуктами. Вернусь через минуту.
Это слишком щедро, она едва коснулась бумаги. Не надо.
Это не щедрость, а просто по-человечески, ответил я.
Её взгляд был непонятен то ли благодарность, то ли сомнение, но казалось, она уже решила не оставаться. Тем не менее, взяла бутерброд.
В магазине я набрал корзину наобум: овсянку, консервированный борщ, чай, яблоки, бананы, молоко. Потом чёрный хлеб. И ещё один.
Не мог перестать думать о её руках, сложенных на коленях.
На выходе столкнулся с Дмитрием.
Ты где пропадал? спросил он.
Я быстро объяснил про женщину, оглядываясь, но скамейка была пуста. Остался только крошечный кусочек корочки.
Наверное, стеснялась, мягко сказал Дмитрий. Забрал у меня пакет и поцеловал в висок. Ты старался, Сергей. Иногда это всё, что можно сделать.
Я кивнул, хотя в груди стало тяжело. Не ожидал, что почувствую себя отвергнутым. Но это было не только из-за её ухода я хотел сделать больше.
Ночью, лёжа в кровати, я повторял одну фразу:
«Вы вылитый мой внук.»
Я не открывал ту коробку годами.
Усевшись на пол, я достал её, стряхнув пыль. Внутри были вещи, которые казались пустяками, но хранили целые главы истории, которую я едва знал. Больничный браслет. Вырезка из газеты о выставке. И фотография, разорванная пополам. Каждый клочок как хлебный след, ведущий сквозь время.
На моей половине была женщина с младенцем. Волосы у неё были уложены, как у меня. Улыбка мягкая, но твёрдая, будто она знала что-то важное. На обороте дата и одно слово: «Жди».
Я смотрел дольше, чем планировал. Потом поставил коробку у кровати, как молчаливого свидетеля, и уснул с вопросами, кружащими над головой.
На следующий день в дверь постучали.
На пороге стояла та самая женщина. Пальто то же, без пуговицы.
Простите, быстро сказала она. Вчера я ушла, потому что не хотела, чтобы вы тратились. Меня зовут Тамара Петровна.
Она опустила взгляд и протянула фотографию.
Но я должна была убедиться, милый. Увидела ваше лицо, и у меня перехватило дыхание. Я знала, что видела вас раньше. Не вас, но кого-то очень похожего.
Я взял фото. Руки задрожали, как только увидел край такой же неровный разрез, вторую половину улыбки женщины. Разрыв идеально совпадал с моей фотографией.
Они подходили.
Коробка раскрылась в моей голове. Я бросился в комнату, достал свою половину, вынул её из-под старого конверта и выцветшей ленты. Когда я сложил две части, они сошлись, будто ждали этого всю жизнь.
«Ищи. Жди.»
Должно быть, я издал какой-то звук, потому что из кухни вышел Дмитрий, с полотенцем на плече. Он взглянул на меня, на женщину, потом на дрожащую в моих руках фотографию.
Что происходит? тихо спросил он.
Положил руку мне на спину.
Думаю, это что-то значит, сказал я.
Так и есть, отозвалась Тамара Петровна из коридора. Это значит, что мне есть что вам рассказать. Но сначала можно войти?
Я кивнул, и она переступила порог, будто не была уверена, что ей здесь место. Мы заварили чай потому что, когда случается что-то огромное, руки должны быть заняты чем-то малым.
Знаю, это странно, что я пришла, сказала она, когда мы сели. После магазина я шла за вами на расстоянии. Узнала кофейню рядом с вашим домом и ждала но не решалась постучать до сегодня.
Помолчала.
Звучит безумно. Но когда вы дали мне бутерброд, у меня перехватило дыхание. Это была не просто доброта а узнавание. Вернувшись домой, я нашла эту фотографию. Вторую половину.
Меня зовут Тамара Петровна, продолжила она. Я была её бабушкой. Алексей. Ваш брат-близнец. Моя дочь, Марина, родила двойняшек. Она была молода, бедна и одна. Не могла вырастить двоих, поэтому через агентство отдала вас
