Когда я подъехала и увидела своего 86-летнего деда, сидящего на крыльце с чемоданом, двумя мешками и раненым щенком на руках, я поняла мачеха наконец перешла все границы. Но она и не догадывалась, что я два года ждала этого момента и вот-то сейчас сделаю то, чего она никак не ожидала.
Мне 25, и два года назад, после смерти бабушки, я кое-что поняла о семье: иногда те, кто громче всех говорит о любви, первыми стирают тебя из жизни. А самый тихий человек в комнате как мой дед часто несёт боль, которую никто не замечает.
После похорон бабушки папа с мачехой, Светланой, переехали в дом деда. «Это временно, уверял меня отец. Пока дед не встанет на ноги».
Но уже через недели всё начало меняться. Фотографии бабушки исчезали одна за другой. Её фарфоровый сервиз пропал из столовой. На мои вопросы Светлана лишь пожимала плечами:
«Убрали в коробки. Всё равно пыль собирал».
Её равнодушие к памяти бабушки вызывало у меня тошноту.
Потом она сменила бабушкины занавески те самые, с вышитыми розами на безликие бежевые шторы.
«Так лучше, заявила Светлана. Подходит под мой стиль».
Дед молча сидел в кресле, глядя в окно. Ни слова протеста. Он всегда был таким самым добрым человеком на свете, тем, кто извиняется, если ты на него наступил. Даже когда из его дома вымывали всю теплоту, он тихо носил своё горе, как тяжёлый плащ, который нельзя снять.
А потом однажды сентябрьским вечером всё изменилось.
Возвращаясь с кладбища (как всегда по воскресеньям), он услышал жалобный писк у Проселочной дороги. В канаве нашёл крошечного щенка с грязной шерстью и вывихнутой лапкой дрожащего, беспомощного.
«Лапка сломана, рассказывал он мне позже. Месяца два от роду. Кто-то выбросил, как мусор».
Он помчался с щенком в ветклинику. Потратил 30 тысяч рублей, но малышке наложили гипс и дали имя Пушинка.
Впервые с тех пор, как умерла бабушка, я услышала в его голосе надежду. Он присылал мне фото каждый день: Пушинка спит у него на коленях, волочит гипс по полу, лижет его в щёку.
«Теперь она семья, внучка», писал он.
Я была счастлива. Наконец-то он не один.
В прошлые выходные я решила сделать сюрприз приехала на три часа раньше с игрушками для Пушинки и ингредиентами для яблочного пирога. Но когда подъехала к дому, сердце ёкнуло.
Он сидел на крыльце. С сумками. С Пушинкой на руках.
«Дедушка?» бросилась я к нему.
Он попытался улыбнуться, но глаза были мокрыми. «Привет, внучка».
«Что случилось? Почему ты здесь?»
Голос его дрогнул. «Светлана сказала, что Пушинке здесь не место. Назвала её калекой и заявила, что она портит вид дома. Сказала: или избавляюсь от собаки, или ухожу сам».
«Но это ТВОЙ дом!»
«Твой отец в командировке. Света говорит, что пока решает она. Сама собрала мои вещи. Сказала, что мне лучше в приюте для стариков с животными».
Меня будто обдали ледяной водой. У неё не было на это права.
В тот же вечер я начала действовать.
Сначала забронировала номер в «Метрополе» люкс, с проживанием питомцев. Если уж деда выгоняют из собственного дома, пусть хотя бы переночует с комфортом.
«Поехали, дедуля, сказала я, загружая его вещи в машину. Сегодня ты и Пушинка отдыхаете как короли».
«Леночка, я не могу позволить»
«Мой подарок, перебила я. Тебе стейк, Пушинке курочку».
В номере Пушинка растянулась на кровати, будто всю жизнь тут жила. Дед казался потерянным. Я присела рядом.
«Обещаю, завтра всё исправлю».
И исправила.
Всю ночь я копалась в архивах. Кадастровые записи, налоговые документы всё было на месте. Дом до сих пор оформлен на деда. У папы и Светланы прав на него ноль.
Наутро позвонила подруге Кате, которая работает на телевидении.
«Мне нужно кое-что записать», сказала я.
«Разоблачаем подлеца?»
«Худшего сорта. Того, кто выгоняет старика на улицу».
Через час мы с Катей и её скрытой камерой зашли в дом. Светлана сидела на кухне, потягивая вино из бабушкиного хрусталя.
«Свет, а почему дедушка на улице с вещами?» спросила я невинно.
Она даже не моргнула. «Потому что выбрал эту дворнягу вместо семьи. Я дала выбор либо пёс, либо он».
«Но это его дом».
Она рассмеялась. «Ненадолго. Ему 86. Когда сыграет в ящик, дом будет стоить миллионы. Я не позволю какой-то калеке снижать цену».
Каждое слово попало на видео.
На следующий вечер я расставила ловушку.
Пригласила Светлану в ресторан при отеле, сказав, что папа просил «уладить конфликт». Она явилась в жемчуге, самодовольная.
«Ну что, сказала она, уговорила старика выбросить собаку?»
Я достала телефон и нажала «play». Её голос разнёсся по залу: «Либо пёс, либо он. Когда сыграет в ящик, дом будет стоить миллионы».
Она побелела.
«Вот правда, Света, спокойно сказала я. Дом в собственности деда. Ты тут никто. А у меня есть доказательства, что ты финансово манипулируешь стариком».
«Ты не посмеешь»
«О, ещё как посмею. Могу отправить папе. Или соседям. Или выложить в интернет».
Её жемчуг задрожал. «Чего ты хочешь?»
«Чтобы ты сегодня же съехала. И если хоть раз посмотришь на деда или Пушинку косо ролик увидят все».
Она выскочила, как ошпаренная.
Когда через две недели вернулся папа, я показала ему запись. Он побледнел, потом покраснел.
«Она ТАК сказала? Про отца? Про мамин дом?»
Впервые он её не защитил. Через месяц Светланы не стало.
А дед? Вернулся домой. Туда, где ему и место. С Пушинкой рядом.
Её лапка зажила, хоть она и прихрамывает. Дед зовёт её «мой боевой товарищ
