Он взглянул на сына и ушёл — прямо из родильного дома. А я осталась одна, в слезах, с младенцем на руках.
Анастасия считала часы до выписки. Долгожданный день, к которому она готовилась девять месяцев, наконец наступил. Только что покормив малыша, она бережно поправила край одеяльца в конверте, прижала его к себе и подошла к больничному окну. За стеклом стоял январский мороз, редкое зимнее солнце слепило глаза, и тогда она увидела его — Дмитрия, мужа, своего любимого. Он стоял у входа с огромным букетом белых роз и плюшевым медведем. Махал ей, улыбался.
Всё было, как в самых светлых мечтах. Пока он не взял сына на руки.
Он посмотрел на ребёнка — и в тот же миг лицо его перекосилось. Улыбка растаяла, взгляд потемнел, челюсть сжалась. Он вернул конверт с малышом в руки Анастасии, бросил на неё взгляд, полный злобы и презрения… и молча развернулся.
Анастасия застыла. Стояла у входа, в белых валенках, с сыном на руках. Медсёстры переглянулись, одна осторожно подошла:
— Вы… не принимайте близко к сердцу. Но он, наверное, подумал, что это не его ребёнок. Малыш светленький, а вы оба — темноволосые. И глаза у него голубые…
Анастасия не верила своим ушам. Дмитрий ещё на УЗИ смеялся, когда она говорила, что ребёнок, кажется, будет светленьким. «От соседа, что ли?» — шутил он. Это были просто глупые шутки, она и внимания не обратила. Но теперь всё перевернулось с ног на голову.
Она звонила — он не брал трубку. Вызвала такси дрожащими пальцами, в груди клокотала обида. Водитель, пожилой мужчина с добрыми глазами, молча смотрел на плачущую молодую маму. Потом вдруг сказал:
— Не плачьте, голубушка. Молоко пропадёт. А он — теперь ваша радость. Не падайте духом. Всё наладится. У вас есть он.
Анастасия всхлипнула, кивнула и поцеловала сына в макушку:
— Слышишь, Ванюша? Всё будет хорошо. Обязательно.
Квартира встретила её гробовой тишиной. Дмитрий не вернулся. В детской, где всё было готово к приезду малыша, стоял непривычный холод. Анастасия легла рядом с сыном, прижала его к себе и впервые за долгое время дала волю слезам — не от страха, а от предательства.
Дмитрий пришёл под вечер. Пьяный. Глаза мутные, от него разило перегаром. Не сказав ни слова, он подошёл к кроватке, уставился на ребёнка. Анастасия встала рядом — сердце колотилось, как у загнанного зверя.
— От кого он? — прохрипел он.
— От тебя. Сделай ДНК — и уходи. Я не намерена терпеть унижение.
В памяти всплывали моменты: как они вместе радовались двум полоскам на тесте, как он гладил её живот, как скупал детские вещи, как выбирали имя. А теперь… смотрит на сына, как на чужого.
— Просто… не похож. Как будто не наш.
— Я сказала — твой.
Анастасия начала менять подгузник, и вдруг Дмитрий рванулся вперёд. Она испугалась — думала, он выхватит малыша. Но он замер, уставившись на крохотную ножку сына.
— Родимое пятно… У него такое же, как у меня… На той же ноге. Точно такое же!
— Отойди от него. Не кричи, он спит.
— Господи… но почему он светлый?
— В твоего деда. Ты сам говорил — он был белобрысым, с голубыми глазами.
Дмитрий застыл. Потом опустился на стул, сгорбился и прошептал:
— Прости… Я дурак… Настя, прости меня.
Она не ответила. Всё внутри пылало. Первые дни держалась холодно, только ради сына. Отношения висели на волоске, но Дмитрий старался. Купал ребёнка, сидел с ним ночами, сто раз просил прощения. Лишь через пару недель она позволила себе простить.
Когда приехали родственники Дмитрия — тётки, дяди, бабушки — все хором заговорили:
— Да вылитый дед Иван! Такой же русый и крепкий. И глаза — ясные-ясные.
Дмитрий держал сына на руках и с гордостью повторял:
— Это мой сын! Мой Ваня! Мой мальчик!
А Анастасия смотрела на них и понимала: иногда отцу нужно пройти через тьму, чтобы увидеть своё солнце.
