**Дневниковая запись**
Когда я подъехал к дому и увидел своего 86-летнего деда, сидящего на крыльце с чемоданом и двумя мешками, прижимающего к груди раненого щенка, я понял мачеха наконец перешла все границы. Она и не подозревала, что я два года ждал этого момента и сейчас сделаю то, чего она никак не ожидала.
Мне 25, и два года назад, после смерти бабушки, я понял кое-что о семье: иногда те, кто громче всех кричит о любви, первыми стирают тебя из жизни. А тихий человек в углу как мой дед несёт боль, которую никто не замечает.
После похорон бабушки отец и мачеха, Ольга, переехали в дом деда. Отец сказал, что это «чтобы помочь ему справиться».
«Это временно, объяснил он. Пока он не встанет на ноги».
Но уже через недели всё изменилось. Фотографии бабушки исчезали одна за другой. Её фарфор пропал из серванта. Когда я спросил, Ольга лишь пожала плечами:
«Убрали в коробки. Всё равно пылились».
Её равнодушие к памяти бабушки вызывало тошноту.
Потом она сменила занавески те, что бабушка сшила своими руками, на безликие бежевые.
«Так лучше, заявила Ольга. Подходит под мой стиль».
Дед молча сидел в кресле, глядя в окно. Ни слова протеста. Он всегда был таким самым добрым человеком на свете, тем, кто извинится, если ты на него наступишь. Даже когда его дом лишался тепла, он нёс своё горе тихо, как тяжёлый плащ, который нельзя сбросить.
А потом, в один сентябрьский вечер, всё перевернулось.
Возвращаясь с кладбища (он ходил туда каждое воскресенье), он услышал слабый писк у дороги. В канаве нашёл крошечного щенка с грязной шерстью и сломанной лапой дрожащего, беспомощного.
«Лапа сломана, рассказывал он мне. Месяцев восемь от роду. Кто-то выбросил, как мусор».
Он повёз пса в ветклинику. Потратил 30 тысяч рублей, но щенок получил гипс и имя Барсик.
Впервые со смерти бабушки я услышал в его голосе надежду. Он присылал мне фото: Барсик спит у него на коленях, волочит гипс по полу, лижет лицо.
«Теперь он семья, внучок», писал он.
Я был счастлив. Наконец-то он не один.
В прошлые выходные я приехал с подарками игрушками для Барсика и продуктами для пирога. Но когда подъехал, сердце сжалось.
Дед сидел на крыльце, с вещами, прижимая Барсика.
«Дедушка?» бросился я к нему.
Он попытался улыбнуться, но глаза блестели. «Привет, внучок».
«Что случилось? Почему ты здесь?»
Голос дрогнул. «Ольга сказала, что Барсику тут не место. Назвала его калекой, сказала, что он портит дом. Велела либо выкинуть его, либо убираться самому».
«Но это ТВОЙ дом!»
«Твой отец в командировке. Ольга заявила, что пока решает она. Сама собрала мои вещи. Сказала, что мне лучше в приюте для стариков там, мол, и животных берут».
Меня будто ударили. У неё не было права.
В тот же вечер я действовал.
Сначала снял номер в «Метрополе» пятизвёздочный, с проживанием питомцев. Если деда выгоняют из его же дома, пусть хотя бы ночует с комфортом.
«Поехали, дедушка, сказал я, загружая вещи. Сегодня вы с Барсиком будете в хорошем месте».
«Серёжа, я не могу потратить столько»
«Мой подарок, перебил я. Тебе стейк, Барсику курочку».
В номере Барсик разлёгся на кровати, как король. Дед выглядел потерянным. Я присел рядом.
«Обещаю, сказал. Завтра всё исправлю».
Так и вышло.
Всю ночь я копался в архивах. Документы на дом, налоги всё было на месте. Дом до сих пор записан на деда. У отца и Ольги не было никаких прав.
Наутро позвонил другу Кириллу, журналисту.
«Нужно кое-что записать», сказал я.
«Разоблачаем подлеца?»
«Худшего. Того, кто выгоняет старика».
Через час, с скрытой камерой, мы вошли в дом. Ольга сидела на кухне, потягивая вино из бабушкиного хрусталя.
«Ольга, спросил я спокойно, почему дед сидел на улице с вещами?»
Она даже не дрогнула. «Потому что выбрал этого паршивого пса вместо семьи. Сказала ему либо собака уходит, либо он сам».
«Но это его дом».
Она рассмеялась. «Ненадолго. Ему 86. Когда откинет
