У могилы состоятельная женщина услышала от бродяги вопрос: «Вы тоже знали мою мать?» От этих слов её ноги подкосились.
Для большинства кладбище место скорби и прощаний. Для Лёвы же оно стало домом. Не в буквальном смысле крыши над головой у него не было, разве что полуразрушенный склеп, где он прятался в лютые морозы. Но душой он чувствовал себя здесь своим.
Тишину нарушали лишь птицы да редкие всхлипы пришедших почтить память. Здесь никто не тыкал в него пальцем, не гнал прочь, не смеялся над рваной курткой и стоптанными ботинками. Мёртвым было всё равно и в этом была странная, умиротворяющая справедливость.
Лёва проснулся от холода на картоне, служившем ему постелью, выступила роса. Воздух был прозрачным, туман клубился между памятниками, будто пряча их от мира. Он потёр глаза и, как всегда, окинул взглядом свои владения ряды крестов, могил, поросших травой.
Его утро начиналось с обхода. Проверить, не растрепаны ли венки, не свалены ли цветы, не шатался ли тут ночью кто чужой. Главным его другом и негласным начальником был дядя Миша седовласый сторож с хриплым голосом, но добрыми глазами.
«Опять как вкопанный тут торчишь? раздалось из сторожки. Заходи чай пить, а то простудишься».
«Сейчас, дядя Миша», отозвался Лёва, не отрываясь от дела.
Он направился к скромной могиле в дальнем углу. Простая плита с надписью: «Анна Васильевна Морозова. 19652010». Ни фотографии, ни лишних слов. Но для Лёвы это было святое место. Здесь лежала его мать.
Он почти не помнил её ни лица, ни голоса. Его память начиналась с детдома, с казённых стен и чужих глаз. Она ушла слишком рано. Но у могилы он чувствовал тепло, будто кто-то незримый рядом. Словно она всё ещё с ним. Мама. Анна.
Он выдернул сорняки, протёр камень тряпкой, поправил скромный букетик ромашек. Говорил с ней о погоде, о вороне, что каркал вчера, о супе, который дал дядя Миша. Жаловался, благодарил, просил защиты. Верил, что она слышит. Эта вера держала его на плаву. Для мира он был никем бродягой, отбросом. Но здесь, у этого камня, он был сыном.
День шёл своим чередом. Лёва помог дяде Мише подкрасить ограду, получил за это миску щей и снова вернулся к «маме». Сидел, рассказывал, как солнце пробивалось сквозь туман, как вдруг тишину разрезал скрежет гравия под колёсами.
К воротам подкатил чёрный «Мерседес». Из него вышла женщина будто со страницы глянца: кашемировое пальто, безупречный маникюр, лицо, отражавшее скорее достоинство, чем страдание. В руках роскошный букет белых лилий.
Лёва инстинктивно съёжился, но женщина шла прямо к нему. К могиле его матери.
Сердце сжалось. Она опустилась на колени, не обращая внимания на грязь, и положила цветы рядом с его ромашками.
«Простите прошептал Лёва. Вы её знали?»
Женщина вздрогнула, подняла на него глаза мокрые, потрясённые.
«Да», едва слышно ответила она.
«Вы тоже знали мою маму?» спросил он с детской прямотой.
В её взгляде мелькнуло смятение. Она оглядела его рваньё, худобу, глаза, полные наивной веры. Потом снова прочла надпись: «Анна Васильевна Морозова».
И вдруг будто молотом по голове. Она резко вдохнула, побледнела, губы задрожали. Глаза закатились, и она начала падать. Лёва успел подхватить её.
«Дядя Миша! Сюда, быстро!»
Сторож примчался, хрипя: «Тащи в сторожку, чего стоишь?!»
Вместе они доволокли её до душной комнатки, пропахшей чаем и махоркой. Дядя Миша плеснул ей в лицо воды, сунул под нос нашатырь. Женщина застонала, открыла глаза, огляделась растерянно. Взгляд упал на Лёву, который стоял, сжимая в руках потрёпанную шапку.
Она смотрела на него долго, будто пытаясь найти в его чертах что-то знакомое. Шока в глазах уже не было только глубокая скорбь и узнавание? Она протянула руку и прошептала слова, перевернувшие его мир:
«Как долго я тебя искала»
Лёва и дядя Миша переглянулись. Женщина отпила воды, собралась с мыслями и начала рассказ.
Много лет назад она, провинциалка Надежда, приехала в Москву за лучшей долей. Устроилась горничной в богатый дом. Хозяйка, властная вдова, держала всех в ежовых рукавицах. Единственным светом стал её сын Дмитрий. Красивый, слабовольный, полностью подчинённый матери.
Их любовь была тайной и обречённой. Когда Надежда забеременела, Дмитрий струсил. Под давлением матери он согласился на её условия: ребёнка в детдом, Надежду прочь с глаз.
Только одна женщина поддерживала её другая горничная, Аня. Тоненькая, незаметная, она приносила еду, утешала. Надежда не замечала тени в её глазах зависти к её молодости, любви, даже к нерождённому ребёнку, которого сама Аня не могла иметь.
После тяжёлых родов Надежде сказали: мальчик умер. Её выгнали с деньгами, Дмитрий даже не попрощался.
Годы спустя она узнала правду. Аня призналась в записке: подменила здорового младенца мёртвым, заплатив санитарке. Украла сына Надежды из жалости, из желания стать матерью. Потом исчезла.
С тех пор Надежда искала. Рассыпала деньги на детективов, проверяла слухи всё напрасно.
А теперь она смотрела в глаза Лёве.
«Аня та, кого ты называл матерью голос её дрогнул, она украла тебя у меня. Возможно, совесть замучила отдала тебя в детдом, а эту могилу купила заранее. Чтобы каяться».
Лёва молчал. Всё, во что он верил, рушилось. Женщина, перед чьей могилой он молился, оказалась воровкой. А настоящая мать сидела перед ним чужая, пахнущая дорогими духами.
«Но это не всё, продолжила На
