В семьдесят я поняла: самое страшное не пустая квартира, а полный дом людей, которым ты не нужна.

Опять не тот хлеб купили, прохрипела невестка Катя, пока я разбирала пакеты на кухне. Я же просила бездрожжевой. В пятый раз прошу.

Она демонстративно взяла батон, покрутила его в руках, будто это была ядовитая гусеница.

Катюш, прости, забыла. Замоталась.

Вечно вы замотались, Анна Петровна. А нам потом это есть. У Артёмки может быть аллергия.

Она швырнула батон на стол так, словно оказала мне услугу, не выбросив его в мусор.

Я сглузила комок в горле. Моему внуку Артёму шесть лет, и у него никогда не было аллергии на обычный хлеб.

В комнату заглянул сын.

Мам, мой синий свитер не видела?

Видела, Олежек. Он в стирке, я вчера

Зачем?! он даже не дослушал. Я же собирался его сегодня надеть! Ну, мам!

Он исчез, оставив меня с его раздражённым «ну мам», которое в последнее время било больнее пощёчины. Я постирала его вещь. Позаботилась. И снова оказалась виновата.

Медленно пошла в свою комнату, мимо гостиной, где Катя уже громко рассказывала подруге по телефону, что «свекровь опять чудит». Смех в трубке был таким же колючим, как её слова.

Моя комната казалась единственным безопасным местом в этом большом, когда-то уютном доме. Теперь он гудел, как улей.

Постоянные разговоры, детские крики, включённый телевизор, хлопанье дверей. Шумно. Людно. И безумно одиноко.

Я села на край кровати. Всю жизнь боялась остаться одна. Боялась, что дети вырастут и разлетятся, и я буду сидеть в пустых комнатах. Какая же я была дура.

Лишь в пятьдесят пять я поняла: самое страшное не пустая квартира, а полный дом людей, которым ты не нужна.

Ты для них бесплатное приложение. Функция, которая вечно даёт сбой. Подай, принеси, постирай но только так, как сказали. Шаг влево, шаг вправо и ты уже мешаешь, раздражаешь, путаешься под ногами.

Вечером я снова попыталась. Сын сидел за ноутбуком, хмурый.

Олеж, может, поговорим?

Мам, я работаю, не видишь? не отрываясь от экрана, ответил он.

Я просто хотела

Давай потом, а?

«Потом» так и не наступало. У них с Катей была своя жизнь, свои планы, свои разговоры. А я была фоном. Как старый диван или надоевший торшер. Вроде здесь, а вроде и нет.

В дверь постучали. Это был Артёмка.

Ба, почитай, протянул мне книжку.

Серце на миг забилось от радости. Вот он, мой лучик. Единственный, кому я

Артём! тут же появилась Катя. Я же сказала, не беспокоить бабушку? Иди, у тебя по расписанию планшет.

Она забрала у него книжку и увела за руку.

А я осталась сидеть, глядя на закрытую дверь. И в этот момент поняла: больше не могу быть просто фоном. Что-то должно измениться. Иначе я исчезну в стенах этого дома, как призрак.

Решение пришло не сразу. Оно зрело несколько дней, пока я механически мыла посуду, ходила в магазин и молча терпела мелкие уколы.

Оно окрепло, когда нашла в мусоре почти целую кастрюлю моего плова «слишком жирно, у нас диета».

Я решила начать с малого. С собственного пространства.

В субботу утром, пока все ещё спали, достала с антресолей коробки с вещами покойного мужа. Его книги, инструменты, старые фотографии. Начала разбирать их прямо в гостиной, на большом столе. Хотела сделать уголок памяти, повесить его портрет.

Первой спустилась Катя. Замерла на пороге, будто увидела тараканов.

Это что ещё такое?

Доброе утро, Катя. Разбираю вещи.

Вижу. А нельзя это в своей комнате делать? Вы всю гостиную завалили. У нас сегодня гости, между прочим.

Это и моя гостиная тоже, тихо, но твёрдо сказала я, сама удивляясь своему тону. И это вещи твоего свёкра. Отца Олега.

Катя фыркнула и демонстративно пошла на кухню, громко стуча чайником. Через десять минут появился Олег, которого привлёк запах кофе и мамин бунт.

Мам, ты чего устроила? Катя говорит, ты тут всё завалила.

Просто хочу повесить портрет отца. Вот сюда, показала на стену.

Сюда?! он посмотрел на стену, потом на меня. Ты с ума сошла? У нас тут современный дизайн, какое ещё фото? Катя тут модное зеркало присмотрела.

Вот так. Зеркало. Модное. Важнее памяти о его отце.

Олеж, это мой дом.

Ну началось, закатил он глаза. Вечно ты со своим «моим домом». Мы тут живём, вообще-то! Мы ремонт делали!

Ремонт это покрашенная ими в кричащий салатовый цвет стена на кухне. И всё.

Поэтому я и хочу, чтобы дом оставался домом, а не проходным двором с модными зеркалами.

Вечером состоялся главный разговор. Они подошли ко мне вместе, с отрепетированными серьёзными лицами.

Мам, мы тут подумали, начал Олег. Этот дом слишком большой для нас. Коммуналка дорогая, убирать тяжело.

Катя подхватила, глядя на меня «честными» глазами:

Да, Анна Петровна. Мы же о вас заботимся. Вам одной будет тяжело, когда мы решим жить отдельно.

Холод пробежал по спине.

Это куда же вы собрались?

Мы хотим продать дом, выпалил Олег. Купим себе хорошую квартиру в новостройке. И тебе. Однокомнатную. Маленькую, уютную. Зато свою.

Я смотрела то на сына, то на невестку. Они не шутили. Они уже всё решили. Уже мысленно поделили деньги от продажи моего дома. Моей крепости. Моей жизни.

Продать мой дом?

Ну почему сразу твой? нагло усмехнулась Катя. Мы же тут тоже живём, вкладываемся. Или ты хочешь, чтобы мы всю жизнь на тебя горбатились, этот особняк обслуживали?

Я поднялась. Ноги вдруг стали ватными, но я выпрямилась.

Нет.

Что «нет»? не понял Олег. Мам, это же выгодно для всех.

Я сказала нет. Этот дом не продаё