Эта женщина моя настоящая мать. Она будет жить с нами, объявил муж, вводя в дом незнакомку.
На пороге стояла худенькая старушка с потрёпанной сумкой. Лизавета выронила половник в борщ, который как раз доваривался.
Как это «настоящая»? прошептала она. Фёдор, у тебя же мать умерла, когда нам было по тридцать!
Анна Фёдоровна была мне приёмной матерью, невозмутимо ответил Фёдор, помогая старушке снять платок. А это Прасковья Семёновна, моя родная. Она меня родила и оставила в детдоме.
Лизавета почувствовала, как пол уходит из-под ног. Двадцать пять лет брака и вдруг такой сюрприз.
Садись, мама, усадил Фёдор гостью за стол. Лизка, поставь-ка ещё тарелку.
Погоди! Лизавета схватила мужа за рукав. Объясни толком. Откуда она взялась? Почему молчал все эти годы?
Сам недавно узнал, Фёдор избегал её взгляда. Нашла меня через «Жди меня». Оказалось, всю жизнь в Урюпинске в коммуналке ютилась, а теперь квартиру продали новые хозяева. Куда ей одной-то?
Лизавета окинула Прасковью Семёновну пристальным взглядом. Старушка сидела, сложив руки на коленях, в поношенном, но опрятном платье. Глаза опущены, губы дрожат.
И что, сразу к нам? процедила Лизавета. Хоть бы посоветовался!
Да что советоваться? Фёдор нахмурился. Кровная родня! Неужели старуху на улицу выгонять?
За ужином царило напряжённое молчание. Прасковья Семёновна ела крохотными кусочками, будто боялась обременить хозяев.
А как вы Федю нашли? не выдержала Лизавета.
В передаче про детдома увидела, прошептала старушка. Фамилию его помнила Калинины мы были. Да и родинку за ухом сразу узнала…
Почему только сейчас решились искать?
Прасковья Семёдовна сжалась в комочек.
Перед смертью совесть замучила, выдохнула она. Всю жизнь мучилась… Хоть перед смертью прощение вымолить.
Фёдор нежно потрепал мать по плечу. Лизавету от этой сцены передёрнуло.
Позже, в спальне, она попыталась говорить разумно:
Федя, а ты уверен, что это она? Может, проверить?
Какая проверка?! взорвался муж. У неё справка есть! Ты что, старуху в подозрениях держать хочешь?
Просто странно как-то… Лизавета отвернулась к стене.
Утром Фёдор ушёл на работу, оставив «мать» на попечение жены. Лизавета заметила, как та ненароком сунула в карман халата пару бутербродов. «Наверное, привыкла голодать», подумалось ей. Но когда через два дня пропала золотая цепочка из шкатулки, терпение лопнуло.
Фёдор, у нас воруют! заявила она вечером.
Опять за своё?! муж покраснел от злости. Да куда ей твои побрякушки в её-то годы!
На следующий день соседка тётя Маша сообщила, что видела Прасковью Семёновну в подъезде с подозрительным мужчиной. «Какой-то пакетик ему передавала», шептала старушка заговорщически.
Когда Фёдор снова отказался верить, Лизавета съездила в указанный детдом. Оказалось, никаких Калининых там не числилось, а печать на справке поддельная.
Врёшь! побледнел Фёдор, читая заключение. Но Прасковья Семёновна, услышав разговор, вдруг преобразилась. Сгорбленная старушка выпрямилась, глаза засверкали.
Ну и что? бросила она с вызовом. Пожили душа в душу! А ты, Федька, почувствовал себя героем брошенного сыночка приютил!
Оказалось, это была целая банда «бабушек-мошенниц». Они специализировались на одиноких мужчинах средних лет, играя на их тоске по семье. Прописку, оказывается, Фёдор ей оформил сам, думая сделать доброе дело.
Когда участковый уводил «Прасковью Семёновну», та крикнула на прощание:
Цепочка-то у антиквара на Трубной! Полцены отдал!
Фёдор ещё месяц ходил мрачнее тучи, извиняясь перед женой. А Лизавета только вздыхала:
Главное, что без ножа зарезать не успела… Хотя сережки мои бабровые тоже жалко!
