Вот как могла бы звучать эта история, адаптированная под российские реалии:
От безысходности я согласилась выйти замуж за прикованного к постели наследника богатой семьи А уже через месяц начала замечать нечто странное
Холодный осенний дождь стучал по потрёпанной крыше моего старенького «Лады», будто хотел пробить её и смыть меня вместе с горем в мокрые потоки асфальта. Каждая капля как удар молотка по наковальне моей судьбы. Я только что вырвалась из больничного ада, где уставший врач с потухшим взглядом в очередной раз отказался делать маме операцию. Сумма, которую он назвал, была не просто неподъёмной. Она была плевком в лицо, напоминанием о том, кто я ничтожная букашка на фоне тех, для кого такие деньги мелочь на развлечения.
За год борьбы с болезнью мамы я перестала быть собой. Стала тенью, измождённым существом с тремя работами, тонущим в долгах. Безысходность стала моей тенью, её вкус привкус крови на губах, который не смывался ни едой, ни слезами.
И в этот момент, когда я, рыдая, почти уткнулась в руль, зазвонил телефон. Тётя Галя, вездесущая, как моль, нашла свою жертву. Её голос, шипящий и деловитый, резанул слух.
Ань, хватит реветь! рявкнула она, не дав мне слова сказать. Кидаю тебе спасательный круг. Семья Волковых. Состояние небосвод по сравнению с нашим муравейником. А у них сын Ну, инвалид. После аварии. Не ходит, почти не говорит. Ищут сиделку. Молодую, крепкую, симпатичную. Но не просто сиделку Жену. Формально, конечно. Для статуса, для ухода. Заплатят очень щедро. Очень. Думай.
Это пахло не сделкой. Это пахло продажей души. Но дьявол, предлагавший её, держал на ладони жизнь мамы. А что мне предлагала честная жизнь? Нищету, унижения и одинокие похороны самого родного человека.
Неделю я металась, но страх потерять маму перевесил всё. И вот я стою в гостиной их особняка, чувствуя себя букашкой на отполированном паркете. Воздух холодный, стерильный, пахнет деньгами и бездушием. Мраморные колонны, хрустальные люстры, портреты надменных предков, чьи глаза, казалось, сверлили меня, оценивая мою дешевизну. А у окна, за которым лил тот самый дождь, сидел он. Дмитрий Волков.
Он был в инвалидном кресле, тело худое, беспомощное. Но лицо Лицо было красивым резкие скулы, тёмные брови. Но пустое, как у статуи. Взгляд стеклянный, устремлённый в парк, будто он не видел ничего, а был где-то далеко.
Его отец, Виктор Сергеевич, седовласый исполин в идеальном костюме, оценил меня одним взглядом. Я почувствовала себя товаром.
Условия ясны? голос ровный, холодный, как сталь. Выходите за моего сына. Юридически. Ухаживаете, находитесь рядом. Никаких супружеских обязательств, только статус. Через год крупная сумма и свобода. Месяц испытательный срок. Не пройдёте компенсация и уходите.
Я кивнула, впиваясь ногтями в ладони. Смотрела на Дмитрия, ища в его глазах хоть искру. Но ничего. Он был просто частью интерьера.
Свадьба была тихой, безрадостной. Меня поселили в просторную, но бездушную комнату рядом с его апартаментами. Жизнь превратилась в рутину: кормление с ложечки, гигиенические процедуры, прогулки по парку с молчаливым мужем. Он редко подавал признаки жизни: стонал во сне, иногда дёргался палец. Мне стало жаль его молодого, красивого, запертого в беспомощном теле. Я начала говорить с ним, как с дневником, который никогда не ответит.
Но через месяц что-то пошло не так.
Однажды, разнося ужин, я запнулась о ковёр и чуть не упала. И из груди Дмитрия вырвался не стон, а чёткий испуганный выдох. Я замерла. Его лицо оставалось каменным. Показалось
Потом пропала заколка. Я перерыла всю комнату, а вечером нашла её на его тумбочке, с той стороны, куда не подходила. Аккуратно положенная.
Потом книга. Я читала ему «Анну Каренину», отвлеклась на звонок из больницы и сунула книгу в ящик стола. Утром она лежала на столике, заложенная каменным брелоком в виде медведя, которого я раньше не видела.
Я начала войну. Стала подбрасывать вещи, говорить в пустоту фразы, которые мог проверить только он.
Думаю, под старым дубом должны расти пионы, сказала я однажды.
На следующий день отец приказал садовнику разбить клумбу с пионами именно там.
Ледяной страх пронзил меня. Это был не вымысел.
Развязка наступила ночью. Я услышала шорох в его комнате. Подкралась к двери, приоткрыла. Лунный свет падал на кровать. Она была пуста.
Сердце ушло в пятки. Я услышала скрежет из кабинета отца. Прокралась туда.
Дмитрий СТОЯЛ у стола, опираясь на него руками. Спина голая, мышцы напряжены, по ней струился пот. Он что-то шептал, глядя на бумаги. Это был другой человек не беспомощный инвалид, а зверь в капкане.
Я отшатнулась, пол скрипнул. Он замолчал. Медленно обернулся. Глаза блестели не пустотой, а ужасом.
Мо-лчи его голос был хриплым, ржавым. Это был приказ.
В дверях появился отец. В руке папка с бумагами.
Кажется, ты увидела лишнее, сказал он спокойно. Заходи. Поговорим.
Я вошла. Ноги ватные.
Отец сел за стол, указал мне на кресло. Дмитрий с трудом опустился в своё.
Мой сын не совсем тот, за кого мы его выдаём, начал Виктор Сергеевич. Авария была. Травмы настоящие. Но главная травма вот. Он ткнул пальцем в висок. И ещё кое-что.
Он достал фото. Дмитрий, загорелый, счастливый, обнимал хрупкую девушку с тёмными глазами.
Лера. Его невеста. Она была за рулём в той аварии. Погибла. Отец Леры, мой бывший партнёр, уверен, что виноват Дима. Он хочет мести. Бизнес, репутация, деньги ему мало. Ему нужна кровь. Если
