Всё отдано детям: исповедь женщины, лишённой покоя
*«Я продала дом ради детей и осталась ни с чем»*: признание той, у кого отняли право на отдых
Я всегда верила, что семья это крепость. Что дети будут рядом, когда придёт старость. Что можно променять дом на тепло любящих сердец. Но теперь каждое утро я просыпаюсь в чужих углах, не зная, где застанет меня вечер. Так живёт теперь Бабушка Люба та самая Любовь Соколова, которую вся улица в Рязани знала как гордую хозяйку просторного дома с резными ставнями. Теперь её пристанища чужие кухни, проходные комнаты и один вопрос, разъедающий душу: *«Я здесь лишняя?»*
Всё началось, когда сыновья, Владимир и Сергей, уговорили её продать дом. *«Зачем тебе, мама, убиваться одной в деревне? Ты уже не молода, не справишься с огородом, ни печку топить, ни снег чистить. Живи у нас по очереди тебе легче, нам спокойнее. А деньги от продажи не пропадут: поделим, на внуков».* Что могла ответить старая мать? Конечно, согласилась. Хотела помочь. Быть рядом.
Мои родители, её соседи тогда, пытались отговорить:
*«Не спеши, Люба. Пожалеешь. Новый дом уже не купишь, а у детей их порядки. Ты будешь гостьей, не хозяйкой. Да и квартиры у них тесные ты ведь привыкла к просторам».*
Но кто их слушает? Дом продали. Деньги поделили. И Бабушка Люба начала скитаться с чемоданом от одного сына к другому. Сегодня у Владимира, в его трёхкомнатной московской квартире. Завтра у Сергея, в маленьком домике на окраине. Так уже три года.
*«У Сергея лучше, как-то призналась она моей матери. Там хоть крохотный палисадник, могу цветы поливать, воздухом дышать. А невестка, Ольга, добрая. Тихая, ласковая. Дети послушные. Отдельную комнатку выделили маленькую, но с телевизором и даже мини-холодильником. Я не мешаю, сижу тихо. Когда они на работе, а внуки в школе, стираю, копаюсь в земле. Потом возвращаюсь к себе».*
Она планировала провести у них лето, а осенью перебраться к Владимиру. Но у старшего всё было иначе. Там ей отвели угол буквально угол между кухней и балконом. Раскладушка, тумбочка, мешок с вещами. Готовила украдкой, стирала, когда никто не видел. И всё время это чувство будто *мешаешь*.
*«Жена Владимира, Галина, прошептала она, со мной почти не разговаривает. Ни слова. А с внуком так и не нашла общего языка. Я из прошлого века, он в своих телефонах Я словно чужая в их доме. На дачу меня ни разу не позвали. Крадусь, как тень. Вечером грею еду на батарее. Избегаю кухни, чтобы случайно никого не побеспокоить».*
Недавно она заболела. Вспоминает:
*«Температура, ломота. Думала конец. Вызвали врача, дали таблетки. Два дня пролежала. Но хуже болезни было другое никто не подошёл. Ни единого ласкового слова. Лежи, выздоравливай, только не мешай.*
Мои родители тогда спросили:
*«Люба, а если станет хуже? Кто о тебе позаботится? Силы уже не те. А ты всё кочуешь: сегодня тут, завтра там. Ни крыши над головой, ни покоя».*
Она вздохнула:
*«Что теперь Ошиблась. Страшно ошиблась. Продала дом а с ним и свободу. Не надо было слушать детей. Хотела помочь, верила»*
Она смотрит в окно, дрожащими руками поправляя потрёпанный чемодан, и шепчет: *«Остались только воспоминания да этот страх оказаться в больничном коридоре, невидимой, как старая вещь, которую все забыли».*
