В те времена, когда еще жила я у свекрови, словно птица в золотой клетке, редко вспоминала я о собственной воле. Валентина Михайловна так звали мою вторую мать была женщиной старых правил, где невестка должна была склоняться перед свекровью, как трава перед грозой.
Каждую неделю она приходила к нам в дом, наполняя его шумом, наставлениями и нескончаемыми пирами. Стол ломился от яств, а голова от её речей.
Вот это я понимаю, хлебосольство! восклицала она, ставя на стол пироги. Не то что у некоторых, у кого даже самовар не умеет закипеть как следует.
Я молчала, резала хлеб и сжимала нож так, что пальцы белели.
А потом начиналось:
А вот у моего племянника жена, Танюша, золотые руки! И вышивает, и печет, и в огороде у неё благодать! А Ленка, сноха двоюродного брата, тихая, покорная, свекровь для неё святая!
Гости кивали, муж Серёжа уткнулся в телефон, а я сидела, чувствуя, как жар поднимается к щекам.
А ты чем занимаешься? вдруг спросила одна из соседок.
В конторе сидит, бумажки перекладывает, отвечала за меня свекровь, улыбаясь так, будто говорила комплимент. Ну, современная девушка, ей не до хозяйства.
Так продолжалось долго. Потом появились просьбы:
Лерочка, голубушка, съезди за лекарствами! В поликлинику сходи со мной! В магазин сходи, у меня спина болит!
Я ездила, стояла в очередях, опаздывала на работу, а вечером слышала:
Дочь бы не отказала, а невестка вот видишь
Однажды, после очередного пира, когда гости разошлись, а я мыла посуду, свекровь подошла ко мне и спросила тихо, словно мимоходом:
Лерочка, а ты вообще на что-нибудь годишься?
Тарелка выскользнула у меня из рук, разбившись о пол.
Врагом вам пришлась вот и живите, как знаете! Больше слугой не буду!
Тишина. Серёжа оторвался от телефона, свекровь замерла, словно не веря своим ушам.
Лера, опомнись! закричал муж.
Но я уже не могла остановиться. Месяцы унижений вырвались наружу.
Я не служанка! Не терплю больше!
На следующий день я выставила чемодан мужу у двери.
Уезжайте. К маме.
Ты с ума сошла?!
Это моя квартира.
Он ушёл, хлопнув дверью.
Прошло время. В доме наконец стало тихо. Никто не осуждал, не критиковал, не требовал.
А потом звонила Раиса Петровна, та самая, что приезжала с идеальной дочерью Машей:
Валентине Михайловне плохо Может, поможешь?
Где же ваша Маша?
Да она далеко
Тогда и вам неблизко.
Позже встретила Серёжу. Постарел, осунулся.
Маме хуже Может, навестишь?
Нет.
Но
Твоя мать твоя забота.
Я ушла, не оглядываясь.
Теперь в моём доме тишина. И я поняла: иногда единственный способ сохранить себя это сказать «нет» и не жалеть. Даже если это значит идти по жизни одной.
Но с гордо поднятой головой.
