Ваня сидел в инвалидном кресле, уставившись в запотевшее окно. Не повезло его палата выходила во внутренний двор больницы, где среди лавочек и клумб почти не было людей. Да и зима на дворе кто пойдёт гулять в такую стужу? Комнату он делил когда-то с соседом, Славкой Морозовым, но того выписали неделю назад, и с тех пор одиночество давило на плечи, как тяжёлый груз.
Славка был душой компании театрал с третьего курса, мастер перевоплощений, мог разыграть целый спектакль у постели. Да ещё и мать его каждый день навещала, приносила пироги да конфеты, которыми щедро угощал и Ваню. Теперь же палата опустела, словно вымерла.
Дверь скрипнула. Ваня обернулся и нахмурился: вместо весёлой молоденькой Насти с уколом явилась вечно недовольная Галина Степановна. За два месяца в больнице он ни разу не видел её улыбки. Голос у неё был резкий, будто наждаком по стеклу.
Ну, Васюткин, разлёгся? Марш на койку! рявкнула она, размахивая шприцем.
Ваня покорно подкатил кровать. Галина Степановна ловко перевернула его, скомандовала:
Штаны долой!
Иглу он даже не почувствовал ставила она умело. Ваня украдкой разглядывал её: лицо изборождено морщинами, руки в синих прожилках.
«На пенсии, наверное, подумал он. Денег не хватает, вот и злится».
Галина Степановна вытащила иглу, спросила неожиданно мягко:
Доктор был?
Нет ещё, пробормотал Ваня.
Ну, жди. И от окна отъезжай сквозняк. И так дохлый, как сельдь солёная.
Обидно? Да. Но сквозь грубость сквозила забота. А заботы в его жизни было мало.
Ваня сирота. Родители сгорели в деревенском доме, когда ему было четыре. Мать успела выбросить его в сугроб, прежде чем рухнула крыша. Ожог на плече да кривое запястье всё, что осталось от той жизни.
От матери ему достались зелёные глаза и мечтательность, от отца высокий рост и любовь к цифрам. Родных хватало, но никто не протянул руку.
После школы в университет не взяли пошёл в техникум. Там было хорошо, но одногруппники чурались тихони, предпочитавшего книги шумным тусовкам. Девушки тоже обходили стороной слишком скромен, слишком молод лицом.
А два месяца назад, спеша на пары, он поскользнулся в переходе и сломал обе ноги. Теперь вот коляска, а впереди возвращение в общагу без лифта
После обеда зашёл травматолог Егор Петрович. Осмотрел ноги, хмыкнул:
Срастается, Васюткин. Через пару недель на костыли встанешь. Выписываю. Тебя встретят?
Ваня кивнул.
Ладно. Сейчас Галина поможет собраться.
Когда врач ушёл, Ваня замер в панике: ехать-то некуда.
В дверях возникла Галина Степановна.
Чего застыл? Выписывают тебя.
Она подала рюкзак, потом вдруг прищурилась:
Врёшь ты доктору. Некому тебя встречать.
Доберусь как-нибудь, буркнул Ваня.
На костылях? В четвёртый этаж без лифта?
Она села на кровать, неожиданно тихо сказала:
Поживи у меня. Дом за городом, ступенек мало. Как окрепнешь уедешь.
Ваня остолбенел.
Я денег нет
Галина Степановна всплеснула руками:
Да не за деньги! Жалко мне тебя, дурашка!
Он колебался. Но куда деваться?
Ладно прошептал.
Её дом оказался маленьким, уютным, с резными наличниками. Ваня стеснялся первые дни, пока Галина не отрезала:
Хватит киснуть! Чай не в гостях!
Здесь было хорошо: треск печи, запах щей, снег за окном будто вернулся в детство.
Костыли сменились тростью. Пора в город. Но однажды, собирая вещи, Ваня увидел её на пороге плачущую.
Останься, Ванюша прошептала она.
Он обнял её. И остался.
А через пять лет Галина Степановна сидела на его свадьбе как почётная мать. И когда родилась внучка, названная в её честь, старушка впервые за много лет расплакалась от счастья.
