«Ты бедная и всегда будешь жить в съемной квартире», говорила свекровь. А теперь она снимает комнату в моем замке.
«А шторы можно поменять?» голос Алевтины Ивановны за спиной был таким же густым и тяжелым, как бархат на окнах, который ей так не нравился. «Этот цвет давит. Делает комнату мрачной».
Ксения медленно обернулась. Она сама выбирала эту ткань плотный, винно-красный бархат, идеально сочетавшийся со светлыми стенами и антикварным комодом. Это была ее маленькая победа.
«Вам не нравится?»
«Ну что ты, дочка. Дареному коню, как говорится Просто высказываю свое мнение. Разве я не имею права на собственное мнение в доме родного сына?»
Ксения смотрела на свекровь. Та стояла, скрестив тонкие руки на груди, и с легким отвращением осматривала комнату.
Свою комнату. Ту самую, которую Ксения с мужем отвели ей в их новом доме. В их «замке», как в шутку называл его Дима, глядя на башни, о которых Ксения мечтала с детства.
«Конечно, имеете, Алевтина Ивановна».
«Вот и хорошо. А то я уже думала, что за право дышать здесь тоже придется отчитываться».
Двадцать лет. Прошло двадцать лет, а ничего не изменилось. Только декорации стали другими.
Раньше была съемная «однушка» с цветочками на обоях, теперь просторный дом, каждый метр которого был результатом их с Димой труда.
«Я просто хочу немного уюта», добавила она, проведя пальцем по полированной поверхности комода. «Пыль. Надо бы вытереть. Хотя тебе не привыкать. Вы же с Димой столько лет по чужим углам скитались».
Ксения почувствовала, как внутри что-то сжалось. Это не было больно. Это было знакомо. Как фантомная боль в давно ампутированной конечности.
Она помнила.
Помнила тот день, когда они с Димой только переехали в свою первую квартиру. Маленькую, на окраине, с подтекающим краном и скрипучим паркетом. Они были счастливы до дрожи.
А потом пришла она. Окинула взглядом их скромное жилье, сжала губы и вынесла приговор, глядя не на сына, а прямо на Ксению.
«Ты бедная и всегда будешь тянуть его за собой на дно. Запомни мои слова: своего у тебя не будет ничего и никогда».
Ксения тогда промолчала. Что она могла ответить? Двадцатилетняя девушка, влюбленная и уверенная, что любовь все победит.
И победила. Только стоило это двадцати лет ее жизни. Двадцати лет упорной работы, бессонных ночей, двух обручальных колец, заложенных в банк, и одного рискованного IT-проекта, который в итоге выстрелил так, что они смогли позволить себе все.
А Алевтина Ивановна за эти годы потеряла все. Сначала мужа, а потом и просторную квартиру в центре вложила деньги в аферу, которую посоветовала «очень статусная дама».
Жажда легких денег и статуса оставила ее ни с чем.
«Дима говорит, вы отдали мне лучшую гостевую комнату», свекровь подошла к окну. «С видом на сад. Наверное, чтобы я видела, как ты там с розами копаешься, и не забывала о своем месте».
«Наше место теперь здесь», твердо сказала Ксения. «И ваше тоже».
«Мое место, дочка, было в моей квартире», отрезала Алевтина Ивановна. «А это временное пристанище. Щедрый жест. Чтобы все видели, какая у моего сына добрая жена. Незлопамятная».
Она обернулась, и в ее глазах Ксения увидела то же самое, что и двадцать лет назад. Холодную, ядовитую ненависть.
«Главное, чтобы твой замок не оказался карточным, Ксения. Падать с такой высоты будет очень больно».
Вечером за ужином свекровь снова вернулась к теме штор. Она сделала это изящно, обращаясь исключительно к Диме.
«Димочка, я тут подумала У тебя теперь такой статус, своя компания. К вам же, наверное, приходят партнеры. Дом должен соответствовать. А эти темные комнаты производят гнетущее впечатление».
Ксения поставила на стол салат. Руки не дрожали. Она научилась этому давно.
«Мама, нам нравится», мягко сказал Дима. «Ксюша сама все выбирала, у нее отличный вкус».
«У Ксюши практичный вкус», сразу откликнулась свекровь, одарив невестку снисходительной улыбкой. «Она привыкла, чтобы было немарко и на века. Это хорошая черта для бедных времен.
Но сейчас сейчас можно позволить себе немного легкости. Света. У меня есть знакомая, прекрасная декоратор. Она могла бы просто дать пару советов».
Ксения почувствовала, что ее загнали в угол. Откажешь значит, упряма и не хочешь добра для дома. Согласишься выйдет, что признаешь собственный вкус ничтожным.
«Я подумаю над этим», ровно ответила она.
«Думать тут не о чем, дочка. Тут надо действовать, пока дом не пропитался этой мещанской основательностью».
На следующий день Ксения зашла на кухню и замерла. Все ее баночки со специями, которые она годами собирала по всему миру и расставляла в удобном для себя порядке, были сдвинуты в угол. А на их месте красовался сервиз Алевтины Ивановны единственное, что та забрала из прошлой жизни.
«Я просто немного прибрала», появилась свекровь за ее спиной. «А то у тебя все как-то хаотично. Мужчина должен приходить в дом, где царит порядок. Это его успокаивает».
Ксения молча взяла свои специи и стала возвращать их на место.
«Не надо было, я бы сама».
«Конечно, сама», вздохнула Алевтина Ивановна. «Ты всегда все сама. Сильная женщина. Только вот из-за таких сильных женщин мужчины и становятся слабыми. Ты тянула все на себе, вот Дима и привык. А ему надо было с самого начала дать почувствовать себя главным».
Это был удар ниже пояса.
Все годы, когда она работала программистом рядом с мужем, когда писала код ночами, поддерживала его после провалов, искала инвесторов для их первого проекта все это перечеркивалось одной фразой.
Оказывается, она делала его слабым.
Вечером она попыталась поговорить с Димой. Он выслушал ее, обнял.
«Ксюш, ну что ты? Она пожилой человек, потеряла все. Ей нужно чувствовать себя нужной. Она пытается помочь, как умеет. Неужели тебе так важны эти баночки?»
«Дело не в баночках, Дима! Дело в том, что она обесценивает все, что я делаю. Все, что я есть!»
«Она просто тебя не знает», сказал он примирительно. «Дай ей время. Она увидит,
