Ты уверена, что ребёнку не повредит, если ты будешь есть свёклу? спросила свекровь, помешивая борщ.
Мам, она уже третий день варит этот борщ, вздохнул я, Глеб. Можно, я просто доем и пойду на работу?
Этот борщ лечебный! свекровь подняла ложку. А твоя мать солит, будто из пушки. Такому малышу точно будет плохо!
Я родила троих, спокойно ответила Татьяна Ивановна, мать Алёны, вытаскивая из холодильника кастрюлю. И все живы. А это борщ с фасолью. Белок!
Свекровь, фасоль тяжёлая пища! Мы же не в деревне!
А у нас не в госпитале! огрызнулась Татьяна Ивановна.
Алёна сидела на кухонной табуретке, держала живот и мечтала, чтобы ктонибудь выключил звук. Беременность приближалась к седьмому месяцу, и раньше я думал, что главное не тошнить. Теперь понял: главное сохранить здравый рассудок между двумя женщинами, каждая из которых считает, что знает, как лучше.
Свекровь переехала сразу, как только услышала о беременности. «Внук! Первый! У вас места мало, а я помогу». Мать Алёны, через неделю после: «Ты у меня одна, я всё бросаю и приеду». Так в двухкомнатной квартире в Москве поселилось три хозяйки.
Я беременна, а не больна, тихо прошептала Алёна мужу на ушко, когда он пришёл вечером.
Я знаю. Потерпи. Всё скоро закончится. Мама после родов уедет.
А моя?
А твоя может, тоже. Может, они подружатся?
Они не подружились. Они начали соперничать.
Сначала в уборке. Утром мать Алёны мыла полы, к обеду свекровь перемыла их, ссылаясь на сквозняк, пыль, инфекцию. Потом в покупках. Детские бодики появились в трёх размерах 56, 62 и 74, все розовые, хотя никто не знал, кто родится.
Но главным полем битвы стало креслокачалка.
Я его выбрала! заявила свекровь.
А я купила! возразила Татьяна Ивановна.
Я первой о нём сказала!
Я первой занесла!
Оно будет в моей комнате, решительно подытожила свекровь.
С какой стати?! возмутилась Татьяна Ивановна. Алёна будет кормить в кресле. Пусть стоит у неё.
Я планировала спать в нём после родов, тихо вставила Алёна. С малышом.
Зачем тебе? Ты устанешь! Пусть ребёнок со мной! воскликнула свекровь.
Или со мной! не уступала мать.
А я, простите, где?! не выдержал я. Я отец, между прочим!
Ты можешь спать на кухне, там диванчик, хором сказали обе.
На следующий день кресло исчезло. Его не было ни в комнате Алёны, ни у свекрови, ни у Татьяны Ивановны.
Где кресло? спросила Алёна.
Переехало, отрезала свекровь.
Спрятано, прошипела мать.
Война дошла до апогея. На кухне теперь варили не борщ, а холодный чай, молча, с отрывистыми взглядами. Я задерживался на работе. Алёна ела йогурты в ванной.
Я больше не могу, сказала она вечером. Это мой ребёнок. Моё тело. Моя жизнь. Я не просила этих «подвигов».
Ну они хотят помочь, мялся я.
Они хотят контролировать, а ты молчишь, потому что привыкла. А я нет.
В ту ночь Алёна плохо спала. Утром, не позавтракав, она прошлась по объявлениям. К обеду вернулась с ключами.
Что это? спросил я.
Снимаем квартиру, двушку, светлую, 25000 рублей в месяц. Я уже подписала договор.
Алёна
Я не ухожу от тебя. Я ухожу к себе. Если хочешь поедем вместе. Если нет увидимся на выписке.
Он молчал.
Через полчаса она вышла с чемоданом. У подъезда стояло креслокачалка, вязаный плед, подушка с котятами. Она улыбнулась, позвонила в «благотворительный приём». Через два часа кресло исчезло.
Новая квартира пахла краской и свежестью. Алёна распаковала вещи, расставила банки с кремами, заварила мятный чай, включила музыку и впервые за долгое время просто полежала на диване.
Через три дня приехал я с рюкзаком.
Там невозможно. Они не разговаривают. Ужин как на похоронах.
А здесь?
Здесь можно дышать. Я понял: ты не только мать, ты человек.
В августе родился мальчик, вечером, без креслакачалки, но с любовью. Свекровь и Татьяна Ивановна приезжали по очереди, по расписанию, с борщами в контейнерах.
Мы поняли, сказала свекровь. Кресло не спасло.
Главное не качать нервы, вздохнула Татьяна Ивановна.
Алёна держала сына на руках и думала: борщей может быть сколько угодно, а место в жизни только одно, и оно её.
Через две недели после родов Алёна впервые надела джинсы. Они были чуть свободнее, чем до беременности, но главное это уже не пижама и не халат.
Мне кажется, я снова человек, сказала она, поворачиваясь ко мне. Я в тот момент кормил сына из бутылочки, будто делал это всю жизнь.
Ты всегда человек. Даже в халате.
Спасибо. Ты тоже ничего, даже в футболке с пятном от каши.
Смех лёгкий, настоящий, такой, каким не пахло в той квартире с тремя борщами.
Жизнь начала выстраиваться: утром кормление, потом сон, потом прогулка; в обед душ, кофе и, если повезёт, тридцать минут на себя. Я взял отпуск, и это стало спасением.
Папа, смотри! Я умею переодевать, качать, даже укачивать под «Короля льва». Это тоже вклад, да? гордо сказал сын.
Ещё какой вклад. Ты лучший.
