Я стоял в кухне, когда Галина Петровна молча перебирала гречку. Анна, её старшая дочь, стояла у окна и крикнула:
Мам, зачем ты молчишь? Светлана уже сто раз просила прощения. Сколько ещё держать обиду?
Галина Петровна не отрывала взгляд от крупинок, её пальцы отделяли чистое зерно от мусора, будто это требовало полной сосредоточенности.
Извинялась, говоришь? её голос был ровен, без эмоций. А где ты была, когда мне было плохо? Где была твоя дорогая Светка, когда я лежала в реанимации?
Анна тяжело вдохнула. Полтора года тянулась эта ссора, и каждый раз, когда речь заходила о младшей сестре, мать превращалась в ледяную глыбу.
Мам, она ведь объясняла. У неё тогда Маша болела, температура почти сорок. Как могла оставить ребёнка?
Не могла, отозвалась Галина Петровна, насмехаясь. А когда ей нужны были деньги на квартиру, тогда она уже успела прибежать. Тогда и работа, и Маша не мешали.
Анна села напротив матери. Пятьдесят три года ей казалось тяжёлым грузом бесконечной семейной драмы. Быть посредником между матерью и сестрой ей уже невыносимо.
Мам, послушай меня. Светлана действительно переживает. Она плачет каждый день, у неё не было выбора.
Выбор всегда есть, отрезала Галина Петровна. Можно было хотя бы позвонить, спросить, как дела. А она? Пропала, как в воду канула.
Анна вспомнила тот ужасный период. Мать попала в больницу с инфарктом в тот момент, когда Светлана возилась с больным ребёнком у врачей. Маше тогда было три года, температура держалась неделю, врачи подозревали менингит.
Плюс к этому спешка с покупкой квартиры. Светлана и муж копили пять лет, и вдруг появился хороший вариант, но решать надо было быстро. Галина Петровна согласилась помочь деньгами, но потом случился приступ.
Знаешь, что меня больше всего ранит? продолжала мать, не отрываясь от гречки. Не то, что ты не приехала, а то, что даже не пыталась позвонить, спросить, жива я или нет.
Мам, она же боялась
Боялась чего? Что я скажу всё, что думаю? Я готова говорить откровенно. Пятьдесят лет я её растила, отдавала всё. А когда стало плохо, оказалось, что я никому не нужна.
Голос Галины Петровны задрожал, и в её глазах блеснули слёзы. Это была не просто обида, а глубокая рана предательства.
Мам, ты же знаешь, как Светлана тебя любит. Помнишь, как она ухаживала за тобой, когда нога болела? Каждый день приезжала, продукты носила, убиралась?
Помню, кивнула Галина Петровна. И поэтому больнее. Думала, что могу на неё положиться, а оказалось нет.
В этот момент зазвонил телефон. На экране высветилось имя сестры.
Это Светлана. Может, поговоришь с ней?
Нет, твёрдо сказала мать. И не проси. Мне нечего говорить.
Анна приняла звонок и вышла в коридор.
Как дела? Что удалось выяснить? голос сестры прозвучал взволнованно.
Светлана всё ещё не хочет разговаривать. Я не знаю, что делать.
Аня, скажи ей, что я готова ползать на коленях, лишь бы она простила. Я не могу дальше так жить. Маша всё спрашивает, почему бабушка на нас сердится.
Как ты ей объясняешь?
Говорю, что бабушка болеет. Как объяснить трёхлетней Маше, что такое обида? Аня, помоги мне. Я схожу с ума от молчания.
Анна бросила взгляд на кухню, где мать продолжала мыть крупу.
Светлана, а ты не думала просто приехать? Без звонков, без предупреждений. Появиться и поговорить лицом к лицу.
Боюсь, что меня не пустят. Или дверь не откроют.
Тогда стой у двери, пока её не откроют. Мам нужен не разговор, а действие. Она хочет увидеть, что ты готова бороться за отношения.
Тишина повисла в трубке.
Ты права, наконец произнесла Светлана. Завтра приеду, с самого утра.
Приготовься, будет трудно. Она накопила горечь.
После разговора Анна вернулась к плите, где Галина Петровна уже ставила кастрюлю с гречкой и резала лук для котлет.
Это Светлана звонила? спросила мать, не оборачиваясь.
Да. Завтра приедет.
Нож в руке замер.
Не надо. Пусть не приезжает.
Мам, а может, всё-таки выслушаем? Мы же родные, разве ссора важнее семьи?
Галина Петровна резко обернулась, в глазах вспыхнул гнев.
Какую ссору? Ты понимаешь, о чём говоришь? Я чуть не умерла! Лежала в реанимации, думала, что больше никого не увижу. И всё время думала, почему Светлана не звонит. Может, с ней и с Машей чтото случилось?
Мать вытерла руки полотенцем и села за стол.
Я каждый день просила медсестру звонить тебе, узнавать, всё ли в порядке. А она молчала, будто ничего не случилось.
Она же не знала, насколько всё серьёзно, возразила Анна. Ты сама сказала мне не пугать её.
Сказала. Но когда стало плохо, я просила тебя позвонить. А ты услышала: «Мам, сейчас не могу приехать, у нас проблемы».
Анна вспомнила тот разговор, когда Светлана металась между больницей, где лежала Маша, и нотариусом, оформлявшим документы на квартиру.
Мам, попробуй понять. У Светланы тогда рушился весь мир. Ребёнка чуть не потеряла, квартиру могла не получить. Она была на грани нервного срыва.
А у меня что, мир не рушился? горько улыбнулась Галина Петровна. Лежу, сердце колотится, а думаю лишь о том, чтобы увидеть дочерей ещё раз.
Ты ведь видела, я каждый день приезжала, сказал Анна.
Да, я благодарна. Но почему одна дочь успевает быть рядом с больной матерью, а другая нет?
Анна не знала, что
