Привет, слушай, расскажу, что происходит у меня дома.
Мам, ты почему так молчишь? я, Анастасия, стою у окна кухни, гляжу, как мама медленно перебирает гречку. Валентина уже сто раз просила прощения. Сколько ещё держать обиду?
Галина Петровна не отрывает глаз от крупинок, пальцы точно отделяют хорошие зерна от мусора, будто это самая важная работа.
Извинялась? её голос ровный, без эмоций. А где ты была, когда мне было плохо? Где была твоя дорогая Валя, когда я лежала в реанимации?
Я тяжело вздыхаю. Полтора года уже тянется этот конфликт, и каждый раз, как только слышу про младшую сестру, мама превращается в холодный лёд.
Мам, она же объясняла. У неё тогда Оля болела, температура почти сорок. Не могла же она бросить ребёнка!
Не могла, отзовётся Галина Петровна, чуть усмехнувшись. А когда ей нужны были деньги на квартиру, тогда сразу же прибежала. Тогда и работа, и Оля не мешали.
Я сажусь напротив неё. Мне уже пятьдесят три, а эта бесконечная семейная драма выматывает. Быть посредником между мамой и сестрой уже невыносимо.
Мам, послушай. Валя действительно переживает, она каждый день плачет. У неё тогда не было выбора.
Выбор всегда есть, отрезает мама. Можно было хотя бы позвонить, спросить, как дела. А она? Пропала, как в воду канула.
Вспоминаю тот ужасный период: мама попала в больницу с сердечным приступом, когда Валя возилась с больным ребёнком у врачей. Оле тогда было три года, температура держалась неделю, врачи подозревали менингит.
И ещё эта спешка с квартирой. Валя с мужем копили пять лет, вдруг появился хороший вариант, надо было быстро решать. Галина Петровна согласилась помочь деньгами, но потом случился приступ.
Знаешь, что меня больше всего ранит? продолжает мама, не отрываясь от гречки. Не то, что она не приехала, а то, что даже не позвонила спросить, жива я или нет.
Мам, она же боялась
Боялась чего? Что я скажу всё, что думаю? Я готова говорить сейчас. Пятьдесят лет я её растила, отдавала себя полностью. А когда стало плохо, оказалось, что я никому не нужна.
Голос мамы дрогнул, в её глазах блеснули слёзы. Это не просто обида это глубокая, впитавшаяся в душу рана предательства.
Мам, ты же знаешь, как Валя тебя любит. Помнишь, как она ухаживала за тобой, когда нога болела? Каждый день приезжала, продукты носила, уборку делала.
Помню, кивнула Галина Петровна. И поэтому больнее. Думала, что можно на неё положиться, а оказалось нет.
Тут телефон зазвонил. На экране имя сестры.
Это Валя, может, поговоришь с ней?
Нет, твёрдо сказала мама. И не проси. Мне нечего тебе сказать.
Я ответила на звонок и вышла в коридор.
Как дела? Что-нибудь выяснило? в голосе Валентины слышалась тревога.
Она всё ещё не хочет разговаривать, говорю я.
Аня, скажи ей, что я готова ползать на коленях, лишь бы она простила. Я не могу так жить дальше. Оля всё время спрашивает, почему бабушка на нас сердится.
Как ты ей объясняешь?
Говорю, что бабушка болеет. Как объяснить трёхлетней Оле, что такое обида? Я схожу с ума от этого молчания.
Смотрю в сторону кухни, слышу звон посуды, мама, кажется, моет крупу.
Валя, а ты думала просто приехать? Без звонков, без предупреждений? Приходи и поговори в лицо.
Я боюсь, что меня не пустят, или дверь не откроют.
Тогда стой у двери, пока не откроют. Мам нужен не разговор, а действие. Нужно увидеть, что ты готова бороться за отношения.
Тишина в трубке.
Ты права, наконец произнесла Валя. Завтра приеду с утра.
Приготовься, будет тяжело, предупредила мама. Я накопила кучу горечи.
Я возвращаюсь на кухню, где мама уже ставит кастрюлю с гречкой на плиту и режет лук для котлет.
Это Валя звонила? спрашивает она, не оборачиваясь.
Да, завтра приедет.
Нож замер в её руке.
Не надо, пусть не приезжает.
Мам, а может, всё-таки выслушаем? Мы же семья. Разве ссора важнее родных?
Галина Петровна резко оборачивается, в глазах вспыхивает гнев.
Ссора? Ты понимаешь, о чём говоришь? Я чуть не умерла! Лежала в реанимации, думала, что никого больше не увижу. А единственное, что меня мучило, почему Валя не звонит. Может, с ней чтото случилось?
Мама вытирает руки о полотенце и садится за стол.
Я просила медсестру каждый день звонить тебе, узнавать, всё ли у тебя в порядке. А она спокойно занималась своими делами, знала, что я в больнице, и молчала.
Мам, она же не знала, насколько это серьёзно. Ты же сама сказала мне не пугать её.
Сказала. Но когда стало плохо, когда врачи не обещали ничего хорошего, я просила тебя позвонить ей. А что услышала? «Мама, сейчас не могу приехать, у нас проблемы».
Я помню тот разговор, как мучительно было выбирать между просьбой мамы и объяснением сестры. Валя металась между больницей, где лежала Оля, и нотариусом, который оформлял документы на квартиру.
Мам, попробуй понять. У Вали тогда рушился весь мир. Ребёнка чуть не потеряла, квартиру могла не получить. Она была на грани нервного срыва.
А у меня что, мир не рушился? горько усмехнулась Галина Петровна. Лежу, сердце колотится, а думаю только об одном увидеть дочерей ещё раз.
Но ты же видела, я каждый день приезжала.
Да, я благодарна за это. Но почему одна дочь может найти время для больной мамы, а другая нет?
Я не знала, что ответить. Внутри я понимала,
