Я часто возвращаюсь в те дни, когда мы с Василисой, её мамой Татьяной Ивановной и моим отцом Глебом жили в тесной двухкомнатной квартире, и всё казалось будто в далёком прошлом.
Ты уверена, что ребёнку не навредит, если ты будешь есть свёклу? спросила Татьяна Ивановна, помешивая борщ.
Мам, она уже третий день тот борщ варит, вздохнул Глеб. Можно, я просто доем и пойду на работу?
Этот борщ лечебный! воскликнула она, поднимая ложку. А твоя мать вообще солит, как из пушки. Такому малышу точно вредно!
Прошу прощения, я уже родила троих, спокойно ответила Татьяна Ивановна, вытаскивая из холодильника кастрюлю. И все живы. А это борщ с фасолью белок!
Свекровь, фасоль тяжёлая пища! Мы же не в деревне!
А у нас не в госпитале! отозвалась Татьяна Ивановна.
Василиса сидела на кухонной табуретке, обхватив живот, мечтая, чтобы ктонибудь выключил громкие звуки. Беременность уже приближалась к седьмому месяцу, и раньше я думала, что главное не тошнить. Сейчас я понимала, что главное оставаться в здравом уме между двумя женщинами, каждая из которых уверена, что знает, как лучше.
Тётка Татьяна переехала сразу, как только узнала о беременности. «Внук! Первый! У вас места мало, а я помогу». Мать Василисы через неделю объявила: «Ты одна, я всё бросаю и приеду». Так в нашей двухкомнатной квартире поселились три хозяйки.
Я беременна, а не больна, шепнула я мужу Глебу, когда он пришёл вечером.
Я знаю. Держись. Это скоро пройдёт. Мама после родов уедет.
А моя?
А твоя может, тоже. Может, они подружатся?
Они не подружились, а лишь начали соперничать.
Сначала в уборке. Утром мать Василисы мыла полы, к обеду Татьяна Ивановна перемывала, ссылаясь на сквозняк, пыль, инфекцию. Потом в покупках. Три одинаковых детских бодика в размерах 56, 62 и 74, все розовые, появились в шкафу, хотя никто ещё не знал, кто родится.
Но самым горячим полем битвы стало креслокачалка.
Я выбрала его! заявила Татьяна Ивановна.
А я купила! возразила мать Василисы.
Я первой о нём сказала!
Я первой занесла!
Оно будет в моей комнате, решительно подытожила теща.
С какой стати?! возмутилась Татьяна Ивановна. Василиса будет кормить в кресле. Пусть стоит у неё.
Я планировала спать в нём после родов, тихо вставила я. С малышом.
Зачем тебе? Ты устанешь! Пусть ребёнок будет со мной! воскликнула теща.
Или со мной! не уступала мать.
А я, простите, где?! не выдержал Глеб. Я отец, между прочим!
Ты можешь спать на кухне, там диванчик, хором сказали обе.
На следующий день кресло исчезло. Ни в комнате Василисы, ни у тёти, ни у Татьяны Ивановны его не было.
Где кресло? спросила я.
Переехало, отрезала теща.
Спрятано, прошипела мать.
Война достигла апогея. На кухне теперь варили не борщ, а холодный воздух, молча, с отрывистыми взглядами. Глеб задерживался на работе. Я ела йогурты в ванне.
Я больше не могу, сказала я вечером. Это мой ребёнок. Моё тело. Моя жизнь. Я не просила этих «подвигов».
Ну они хотят помочь, мялся Глеб.
Они хотят контролировать. А ты молчишь, потому что привык. А я нет.
В ту же ночь я спала плохо. Утром, не позавтракав, пошла смотреть объявления. К обеду вернулась с ключами.
Что это? спросил Глеб.
Снимаем квартиру. Двушку. Светлую, за 12000 рублей в месяц. Я уже подписала договор.
Василиса
Я не ухожу от тебя. Я ухожу к себе. Если хочешь поедем вместе. Если нет увидимся на выписке.
Он молчал. Через полчаса я вышла с чемоданом. Внизу, у подъезда, стояло креслокачалка, покрытое вязаным пледом, подушка с котятами. Я улыбнулась, потом позвонила в «благотворительный приём». Через два часа кресло исчезло.
Новая квартира пахла краской и свежестью. Я распаковала вещи, расставила банки с кремами, заварила мятный чай, включила музыку и впервые за долгое время просто легла на диван.
Через три дня к нам приехал Глеб с рюкзаком.
Там невозможно. Они не разговаривают. Ужин как похороны.
А здесь?
Здесь можно дышать. Я понял: ты не только мать. Ты человек.
В августе родился мальчик. Вечером, без креслакачалки, но с огромной любовью. Тётка Татьяна и мать Василисы приезжали по очереди, по расписанию, с борщами в контейнерах.
Мы поняли, сказала теща. Креслото не спасло.
Главное не качать нервы, вздохнула Татьяна Ивановна.
Я держала сына на руках и думала: борщей может быть сколько угодно, а место в жизни только одно, и оно моё.
Через две недели после родов я впервые надела джинсы. Они были чуть свободнее, чем до беременности, но главное это уже не пижама и не халат.
Мне кажется, я снова человек, сказала я, поворачиваясь к Глебу, который в тот момент кормил сына из бутылочки, будто делал это всю жизнь.
Ты всегда человек. Даже в халате.
Спасибо. Ты тоже ничего, даже в футболке с
