Если ты не отведёшь сына к отцу завтра, я выгоню вас обоих из квартиры! Мне не нужны ваши сопли и крики ночью! Ты меня понял?
Слова ударили Аглаю, как резкий удар по щеке, заставив её покраснеть от обиды. Она сидит на краю общей кровати, спиной к Степану, качая больного, неспокойного Кирилла, который едва дышит. Трёхлетний мальчик тяжело вздыхает, пот стекает по лбу, а из груди доносится прерывистый, тихий плач не истерика, а мучительный крик больного ребёнка. Температура не спадает, хотя таблетку дали час назад. Рукой Аглая ощущает, насколько горячо его крошечное тело, и её сердце сжимается от бессилия и тревоги. За её спиной, на своей половине кровати, муж ворочается, скрипя зубами.
Она знает, что он не спит. Слышит его раздражённые хрипы, резкие повороты, когда он бросает матрас из стороны в сторону. Всё это продолжается уже час, с тех пор как у Кирилла снова поднялась температура и он закричал во сне. Степан молчит, но в комнате ощущается напряжённость, как будто воздух дрожит от сдерживаемой ярости. Аглая пытается заглушить звуки, прижимая сына крепче к груди, шепчет бессвязные успокаивающие слова, но лихорадка и боль не дают ему успокоиться.
И вдруг взрыв. Он не просто сказал, а рычал, выскочив из кровати так резко, что пружины скрипнули. Аглая вздрагивает и оборачивается. Степан стоит в центре комнаты, освещённый тусклым ночником, высокий, словно натянутая струна. Его обычно красивое лицо искажено гневом, глаза сверкают, как молния. В руке он держит подушку, которую только что сорвал с кровати.
Не успела Аглая произнести ни слова, как он бросил подушку в стену. Глухой стук, подушка скользит по полу, образуя бесформенную кучу. Жест такой неожиданности, такой дикий в тихой ночи, полной лишь крика ребёнка и её тяжёлого дыхания, заставил её замереть. Неужели это тот же Степан, который полгода назад поднимал Кирилла на плечи в парке, смеялся над его неуклюжими попытками бросить мяч в кольцо, терпеливо читал ему одну и ту же книгу про тракторы десять раз подряд? Тот, кто перед свадьбой клялся, что Кирилл как его собственный сын, что он всегда мечтал о мальчике и готов стать настоящим отцом? Три месяца официального брака стерли эту идиллию, будто её и не было. Маска идеального отчима и любящего мужа сорвалась, открыв уродливое, эгоистичное ядро.
Степан подходит к кровати, нависая над ней. Его тень падает на неё и ребёнка огромная, угрожающая.
Я спросил, ты меня поняла? шепчет он, голосом, от которого у Аглаи стынет кровь. Хватит этих ночных концертов! Я работаю, мне нужен отдых, а не ваш вой! Завтра! И я не хочу видеть его лицо здесь! Отведи его к отцу, пусть он присмотрит!
Аглая медленно поднимает глаза к нему. Шок отступает, уступая место холодному, звенящему возмущению. Она сильнее прижимает сына к себе, будто пытается защитить его не только от болезни, но и от этой волны ненависти, исходящей от мужчины, который недавно клялся любить их обоих.
Степан, ты в своём уме? спрашивает она, стараясь удержать голос. Какой отец? Ты же знаешь, что Игорь живёт в Сибири, в тысяче километров, видел Кирилла лишь один раз, когда ему был месяц. Платит алименты нерегулярно, после скандалов. Ему всё равно, ты это прекрасно знаешь! Куда мне его отнести? Особенно сейчас, когда он болен!
Она произносит то, что обсуждалось ещё до свадьбы. Степан всегда кивал, сочувственно вздыхал, называл Игоря безответственным ублюдком и обещал, что он, Степан, никогда не будет таким, что Кирилл его сын. Где всё это?
Это не моё дело! перебивает он, голосом без сострадания, лишь ледяным раздражением. Мне всё равно, где живёт его отец и что он хочет. Меня волнует лишь то, что я не могу спать в своём доме изза твоего ребёнка! Ты мать решай проблему. Хочешь жить здесь избавься от него. С глаз с места, с ума. Завтра утром упакуй его вещи и вали к отцу, бабушке, в пансионат куда угодно! Но больше его здесь нет!
Он смотрит на неё, сжатые челюсти, глаза полны надменного презрения, которое она всё чаще замечает в последние недели. И теперь объектом его отвращения стал её больной, беззащитный сын. И она сама.
Слова Степана «пансионат куда угодно!» витают в комнате, как ядовитый туман. Аглая смотрит на него, и в её глазах больше нет сомнений. Внутри разгорается холодный, яростный огонь. Пансионат. Её сын. Больной Кирилл. Этот мужчина, её муж, только что предложил отправить ребёнка в пансионат, потому что он мешает ему спать. Это не просто удар, а ожог, сжигающий последние остатки иллюзий, последнюю крупицу надежды, что всё это лишь слабый момент, плохое настроение, усталость. Нет. Это его истинное лицо, и оно отвратительно.
Ты начинает она, и к своему удивлению её голос звучит ровно, без дрожи, лишь с ледяным отзвуком, заставляющим Степана слегка сморщить плечо. Ты действительно так сказал? О пансионате?
Он мгновение колеблется, возможно, не ожидая такой холодной реакции. Но быстро восстанавливает маску праведного гнева.
И что? фырчит он, скрещивая руки. Я просто
