Кто такой ребёнок без прошлого? Никто. Только тень, случайно обретшая плоть.
— Ты всегда ощущала себя тенью? — спросил Дмитрий, лениво помешивая сахар в чашке на моей кухне.
Я взглянула на него. На единственного человека, знавшего всю правду. Того, кто помог мне найти её — женщину, носившую меня под сердцем, а затем бросившую, словно ненужную вещь.
Мой первый крик не растопил её сердце. Всё, что от неё осталось, — записка на дешёвом одеяльце: «Прости». Одно слово — вся любовь, которой мне было не суждено познать.
Галина Ивановна и Виктор Николаевич, пожилая пара без детей, обнаружили меня раним утром в ноябре. Они открыли дверь и увидели свёрток с кричащим комочком. У них хватило доброты не сдать меня в приют, но на большее не хватило души.
— Ты живешь в нашем доме, Алевтина, но помни: ты нам не родная, и мы тебе — тоже, — повторяла Галина Ивановна каждый год в день, когда меня подкинули.
Их квартира стала моей тюрьмой. У меня был угол в коридоре с раскладушкой. Я ела отдельно, доедая их остывшие объедки. Одежду покупали на блошином рынке — всегда на вырост. «Дорастёшь», — говорили. Но когда дорастала — вещи уже расползались по швам.
В школе я была изгоем. «Подкидыш», «никчёмная» — шептались за спиной.
Я не плакала. Зачем? Я копила в себе всё: злость, боль, упрямство. Каждый взгляд, каждая насмешка становились топливом.
В тринадцать я начала подрабатывать: раздавала листовки, выгуливала собак. Деньги прятала под половицей. Однажды Галина Ивановна их нашла.
— Украла? — спросила она, сжимая смятые пятисотенные. — Где же ещё взяться деньгам у такой, как ты?
— Я заработала, — ответила я.
Она бросила купюры на стол:
— Тогда плати за еду. За кров. Пора.
К пятнадцати работала после школы, к семнадцати поступила в институт в другом городе. Уехала с рюкзаком и коробкой, где лежало моё единственное сокровище — фотография новорождённой меня, сделанная медсестрой перед тем, как «мать» исчезла из роддома.
— Она тебя не любила, Аля, — сказала мне на прощание Галина Ивановна. — И мы тоже. Но хотя бы не лгали.
В общаге я делила комнату с тремя девчонками. Ела доширак. Училась до головокружения — только пятёрки, только стипендия. Ночами работала в круглосуточном магазине. Окружающие смеялись над моей потрёпанной одеждой. Я их не слышала. Я слышала один голос: «Я найду её. Я покажу ей, кого она потеряла».
Нет ничего страшнее, чем знать, что ты никому не нужен. Это въедается в кожу, как ржавчина.
Дмитрий знал мою историю. Знал, как я пробивалась. Как шла вперёд, будто за мной гнались.
— Ты знаешь, это не принесёт тебе покоя, — сказал он однажды.
— Мне не нужен покой, — ответила я. — Мне нужно закрыть этот ящик.
Жизнь — штука ироничная. Порой даёт шанс там, где не ждёшь. На третьем курсе нам дали задание: разработать маркетинговую стратегию для нового бренда.
Трое суток без сна. Вся боль, весь голод по признанию вылились в этот проект. После защиты в аудитории повисла тишина.
Через неделю в кабинет ворвался преподаватель:
— Алевтина! Инвесторы из Москвы видели твою презентацию. Хотят встречи!
Мне предложили не зарплату, а долю в бизнесе. Я подписала, не раздумывая — терять было нечего.
Через год компания взлетела. Мои акции превратились в сумму, о которой не мечтала. Хватило на квартиру в центре, на новые проекты.
К двадцати трём у меня был свой просторный дом. Я привезла туда только рюкзак и ту самую коробку. Прошлое осталось за порогом.
Но счастья не было. Только пустота.
— У тебя за плечом тень, — сказал Дмитрий.
Я согласилась. Тогда он предложил помочь. Дмитрий был не только другом, но и частным детективом. Два года поисков. Сотни тупиков. И наконец — он нашёл её.
Светлана Викторовна Ковалёва. 48 лет. Разведена. Жила в хрущёвке на окраине. Перебивалась случайными заработками. Детей нет. «Детей нет» — эти слова обожгли сильнее всего.
Он показал фото. Лицо, измождённое жизнью. Глаза, потухшие давно.
— Она ищет работу. Убирает квартиры. Ты уверена? — спросил он.
— Абсолютно, — ответила я.
Мы разместили объявление. Дмитрий проводил собеседование. Я наблюдала через камеру.
— Опыт есть, Светлана Викторовна? — спросил он.
— Да, — она теребила край платка. — Квартиры, офисы… Я старательная.
— Работодатель строгий. Чистота должна быть безупречной.
— Я понимаю… Мне очень нужна эта работа…
Её голос дрожал, плечи были ссутулены. Ни намёка на гордость.
— Вы приняты на испытательный срок, — сказал Дмитрий.
После её ухода я подошла к столу. На нём лежал её паспорт. Документ женщины, подарившей мне жизнь и отнявшей всё остальное.
— Ты точно хочешь продолжать? — спросил Дмитрий.
— Теперь — больше чем когда-либо, — ответила я.
Через неделю она пришла в мой дом. С ведром и тряпками. Призрак из прошлого.
Первая встреча была короткой. Я кивнула, делая вид, что занята.
Она не узнала меня. В её глазах читался только страх потерять работу.
Я наблюдала, как она моет мои полы, гладит мои блузки, вытирает мои стёкла. Оставляла чаевые — не из жалости, а чтобы она возвращалась.
Два месяца. Восемь уборок. Светлана стала почти невидимой частью дома.
Иногда я ловила её взгляд на своих фото: на Красной площади, на конференциях, с коллегами. Она всматривалась. И я гадала: узнаёт?
Дмитрий ворчал:
— Ты мучаешь её. И себя.
Возможно. Но я не могла остановиться.
А потом всё изменилось.
Однажды она застыла у полки с книгами. Взяла моё выпускное фото. Я стояла в дверях и видела, как её пальцы дрожат, касаясь стекла.
Я подошла.
— Узнаёте? — спросила я ледяным тоном.
Фото выпало у неё из рук. Она обернуласьОна упала передо мной на колени, и вдруг я поняла, что жажда мести исчезла, оставив только усталость и тихую грусть.
